Вся наша вода и еда остались в машине, за несколько миль от нас. Он сильно хромает. Я останавливаюсь и пытаюсь извлечь колючку. Она крошечная, а у нас нет ни лупы, ни пинцета. Со временем мне удается ее вытащить, и он рассыпается в благодарностях, но на это потребовалось почти полчаса.

– Это как вытаскивать шип из львиной лапы, – шутит он.

К этому времени шансов успеть на паром почти не остается. У нас с собой портативный радиоприемник, и мы некоторое время его слушаем. Здесь можно поймать не так много станций. Однако начинается песня Шакиры, и я подпеваю ей, танцуя кругами вокруг Этого Парня (порядком его повеселив).

– У тебя, должно быть, горячка от жажды. В обычных условиях ты бы уже рыдал.

Подошвы моих ступней горят огнем, но оно того стоит. Мы добираемся до машины, парома давным-давно и след простыл. Как, впрочем, и людей. Наша машина – последняя оставшаяся. Мы могли бы попытаться расставить где-нибудь палатку, но вместо этого складываем сиденья и устраиваем себе пир из консервированной фасоли и тортильяс, прежде чем погрузиться в благодатный сон.

– Мы не можем уехать, не искупавшись, – настаивает Этот Парень. Мы проснулись от стука: какая-то птица нападала на собственное отражение в нашем боковом зеркальце. Умылись у колонки и пошли смотреть рассвет.

– Быстрины здесь смертельно опасны, – говорю я.

– Ты хочешь сказать, что боишься?

– Я хочу сказать, что можешь рисковать собственной жизнью, но не моей.

Он тут же ныряет. При таком низком положении солнца от воды отражается столько света, что я его не вижу. А если что-то случится?! Я оглядываюсь. На горизонте видны какие-то люди, наверное, рыбаки. Ни одного телефона на целые мили. Первый паром еще не пришел. Как бы я смогла поднять тревогу?

Я сижу и нервно грызу ногти почти час, пока он не возвращается, весь в гусиной коже и ожогах от медуз.

– На самом деле я рад, что ты не пошла, – говорит он. – Ты видела?! Я едва справился.

– Повернись и сам посмотри: я не могла ничего разглядеть. Я боялась, что ты утонешь, дурак этакий!

Он смотрит на меня и замечает искусанные до мяса пальцы.

– Ой, бедняжка, – говорит он и целует меня в голову. – Давай ждать паром и завтракать – я с голоду помираю.

Кожа у него все еще влажная и холодная.

Я качаю головой.

– Пока нет, не сейчас, – говорю, указывая на машину, где задние сиденья все еще опущены и с ночи расстелено белье. – Я думаю… может, тебе нужно что-то поактивнее, чтобы согреться?

Я – женщина. Будучи таковой, я по праву должна наслаждаться определенными привилегиями. Одна из них – иметь неукоснительные правила разговора, которые не поддаются расшифровке со стороны мужчин. В них есть, как говорится, строчки, а есть то, что между строк, и именно в соответствии с тем, что между ними, я порой предпочитаю себя вести. Я понимаю, что это нечестно, но, в конце концов, мужчины могут писать стоя. Так бросьте же нам косточку в этой малости! Джентльмены, возлюбленные и родственники – примите во внимание!

Заповеди примерно таковы.

1. Я – женщина, и я в разговоре – главная. Не моги менять предмет разговора, если я этого не одобряю.

2. Помни первые десять минут утра и блюди их свято. Время до моей первой чашки чая не годится для беседы.

3. Не моги слишком часто обращаться к спортивным аналогиям.

4. Не моги переключать Симпсонов, даже если они переведены на испанский и я отчетливо понимаю лишь то, как мистер Бернс говорит «Excelente[103]».

5. Не возжелай койки другой женщины, если только я не возжелала ее первая.

6. Не упоминай всуе ПМС, даже если он у меня явно начался.

7. Не произноси слово «положить» с неподобающим ударением на втором слоге. Знаешь, как это раздражает всех окружающих?

8. Не употребляй всуе слово «лицемерие» в разговоре. Не больше двенадцати раз! Не пиши его как «лецимерие». Это будет склонность к злонамеренным шуткам[104]. Существуют онлайн-словари, и ты должен пользоваться ими.

9. Не желай от меня беседы, когда я читаю, даже если это чтение – всего лишь газета или оборотная сторона пакета с рисом.

10. Не разговаривай со мной через дверь туалета. Никогда. Это неправильно!

Мы гуляли по пляжу, выискивая черепашьи яйца: Томас заглянул к нам с газетой, в которой было написано, как определить местонахождение гнезда, что делать, если увидишь его, и так далее. К несчастью, большинство местных считает возможным, найдя хрупкое гнездышко исчезающего вида животных, выгрести из него все яйца с целью приготовления неприлично дорогущих коктейлей для туристов или натравить на них собаку. Но мы неудержимы и рвемся в бой.

Под «нами» я имею в виду себя, разумеется. Этот Парень скакал туда-сюда в прибое, больше интересуясь медузами, чем яйцами. Что ж, это вполне справедливо, полагаю. Вполне вяжется с его одержимостью научной фантастикой.

Он вдруг вскрикнул, и я подскочила: может быть, подумалось мне, его атаковала флотилия медуз? И что делать в таком случае?! Правда, говорят, надо пописать на обожженные места, вроде помогает. Или краб ущипнул его за палец ноги, как случилось со мной на неделю раньше? Он, между прочим, мне ни капельки не посочувствовал, зато хохотал не переставая: «Ты бы видела, какое у тебя было выражение лица!» Искренне понадеялась, что это краб.

– Ты должна подойти и посмотреть на это! – крикнул он, призывно махая своими здоровенными веснушчатыми ручищами.

Что бы это ни было, в воде его разглядеть было трудно, а я не собиралась заходить дальше, чем по колено. Я видела, как Этот Парень нагнулся, зачерпнул что-то в воде и вынес это на берег.

Это был пришелец. По крайней мере, таково мое профессиональное мнение. С младых ногтей, читая комиксы, я чувствую себя достаточно квалифицированной, чтобы определять их по внешнему виду. Он был мягкий, размером с плод манго, с кружевными краями, испускающими щедрые потоки зловеще выглядевшей пурпурной жидкости.

– Думаю, это морской слизняк, – заявил Этот Парень.

– А я думаю, что ты спятил – брать его в руки! – Да нет, еще хуже: он наклонился поближе и понюхал это. – Что, скажи на милость, ты делаешь?!

– Не знаю, – отозвался Этот Парень. – По-моему, он умирает.

– Мы должны положить его обратно в воду, – решила я.