А сегодня он прокрутил в машинке Дж. по полной программе стирки белого белья мои ярко-розовые одежки. Непростительный промах для образца совершенства в домашних искусствах. Естественно, поскольку он – мужчина и, следовательно, самолюбие у него тоже вполне себе мужского размера, мы больше никогда не будем поднимать этот вопрос.

Разрываюсь на части. Я готова к тому, что Этот Парень уезжает, но все равно места себе не нахожу. Мы так много всего не успели сделать, пока он был здесь! Мы не спим гораздо дольше, чем обычно, занимаясь сексом и разговаривая – ни одной серьезной темы, ничего тяжелого. Оба понимаем, что эта роскошь – постоянно иметь другого при себе – вот-вот закончится.

И секс меняется. Когда он приехал сюда, все происходило жадно и торопливо, мы оба соскучились. Теперь он занимает больше времени, мы двигаемся медленнее, меньше нацеленности на немедленное удовлетворение, а больше – на взращивание чего-то… не знаю чего, на самом деле. Приятных воспоминаний, которые можно увезти домой. Чего-то в этом роде. После он не выпускает меня из рук целую вечность. Не потому ли, что хочет оставить себе что-то на память обо мне, потому что не предполагает увидеть меня снова?..

Мы оба понимаем, что эта роскошь – постоянно иметь другого при себе – вот-вот закончится.

– Когда ты вернешься домой? – спрашивает он, когда я выключаю свет.

– Не знаю, – говорю я. Я не скучаю по Англии, если честно. Я скучаю по друзьям, по своей семье, иногда даже по нему, но по дому – нет. – Скоро.

Его багаж разросся, он везет домой мертвого мечехвоста в обувной коробке.

– Ты что, действительно думаешь, что тебе позволят ввезти его в страну? – спрашиваю я.

– Стоит попытаться, – отзывается он. И я кладу ему в сумку крем от солнца – на следующий раз, как я говорю.

Рейс улетает вовремя, все идет гладко. Утро еще не кончилось, и я стою, одна, в аэропорту.

Сегодня солнечно. Думаю пойти на пляж.

Дж. немногословен. Или, скорее, произносит не так много серьезных слов. Он просто смотрит на меня и вздергивает бровь. Так много всего случилось за последние несколько недель, а у нас не было времени сесть и поговорить! Чувствую, что должна кое-что объяснить.

– Я знаю, знаю, – это я так извиняюсь. – Не нужно мне ничего говорить.

– То есть ты сама повытаскиваешь из мыла его лобковые волосы? Я к этому дерьму и пальцем не притронусь!

Археологией следует заниматься с осторожностью. В особенности если это личные раскопки.

Я чистила старые входящие письма и обнаружила целую кучу файлов, о которых совершенно забыла. Либо выбросила из головы, либо зарыла так глубоко, что оно вроде как больше и не мое. Мои собственные фотографии с вариантами никуда не годных стрижек, работа времен студенчества – я вправду была тогда красивее или просто фокус резче? – остатки имейлов и фотографий прежних любовников. Вылавливание последних заняло большую часть вечера.

Старые фото – это сила. Прищур в солнечном свете на каникулах в Риме – да, но в особенности – кто-то, с кем была… в общем, была близка.

Таких немного, потому что я весьма скупа в отношении домодельной эротики. Конечно, я раздевалась и вытворяла черт-те что перед незнакомцами, но позволить возлюбленному сделать снимок?! Почти никогда. Одна из причин, по которым я неохотно соглашалась на домашнее порно, заключается в том, что в этом случае у тебя нет никакого контроля над ситуацией. Буквально никакого. И любой, кто его увидит, будет думать о тебе все, что заблагорассудится. Получатель волен выложить эти фото во всем Интернете, или, изнывая от желания, млеть над ними после того, как вы расстались, или – что хуже всего – стереть их.

Я обычно не склонна к накопительству. Я не храню открытки спустя год после получения, если только они не сделаны вручную отправителем или не представляют собой нечто выдающееся. Но, столкнувшись лицом к лицу со снимками себя и бывшего in flagrante delicto[107](честно говоря, с плохой постановкой и скверным светом), я не могла решиться отправить их в мусорную корзину. Несмотря даже на то что он щеголял в довольно провокационной паре моих трусиков. Особенно потому, что с этим человеком я не виделась с тех пор, как мы расстались. Меня пугает мысль, что если я больше никогда не увижу его фото, то могу забыть, что он вообще существовал – как это случилось со знаниями, которыми я так радостно и без видимых усилий разбрасывалась в студенческих проектах…

Ха, будто это может произойти! Вот кто по-настоящему умел носить женское белье!

Лежала на деревянном топчане на пляже и читала. Ко мне подошел мужчина (за пятьдесят, местный, классный костюм и темные очки, возможно – бизнесмен) и взглянул на обложку книги (Сенека «О краткости жизни»),

– Очень интересно, – сказал по-английски. – Вам здесь хорошо? Наслаждаетесь жизнью?

Честно говоря, я как раз подумывала, не задремать ли, но боялась сгореть.

– Да, – ответила я.

Он улыбнулся и дружелюбным жестом простер руку.

– Не смею мешать, – сказал и пошел прочь.

Сенека пространно пишет о состоянии изгнания и о том, как человек, будучи в мире с самим собой и имея необходимую пишу, крышу над головой и прочее, должен чувствовать себя как дома в любом месте мира, как он ощущает это в своей собственной стране.

Теория, под которой я от души подписываюсь. Тем не менее мое сердце и впрямь слегка затрепетало при звуках «Come Up and See Me (Make Me Smile)»[108], несущихся из динамиков бара для туристов.

Дорогая Бель I

На второй день работы в крупной ТВ-компании меня, как и остальных сотрудников, заставили в зале, полном народу, рассказывать о своих сексуальных фантазиях. Вроде бы это должно было стать частью какой-то новой телепрограммы. Как ты можешь предположить, наши боссы самоустранились от участия. Между сотрудниками зреет недовольство, и мы ощущаем себя несколько «опущенными», несмотря на то что все мы – взрослые мужчины и женщины. Меня беспокоит то, что теперь начальство смотрит на меня по-другому. Но при этом снедает желание унизить их в отместку. Как мне быть?

Дорогая Живая Презентация!