Глава 4

Первый лагерь. Внимание – трещины! «Опрокидывайтесь!» – снимаю! Приступ ностальгии у вожака. Англичанин Джеф Сомерс и его соединенное со мной королевство. Время отсырело. Снег против шерсти. Душ по-русски

Передо мной на моем рабочем столе лежит дневник, который я вел в Гренландии – толстая тетрадь в бежевом коленкоровом переплете и с золотым тиснением на обложке «USSR MORFLOT». Это, по сути, ежедневник, или, точнее, ежемесячник, поскольку в нем нет традиционной разбивки страниц по дням недели, а каждый из двенадцати месяцев отмечен чудесными цветными репродукциями Айвазовского. Ежедневник этот оказался очень удобным и жизнестойким в наших непростых условиях, и, несмотря на то что он слегка обуглился – это могло случиться, когда я прогревал его над примусом, чтобы сделать бумагу восприимчивой к шариковой ручке, – ни одна из страниц не выпала. Он не расслоился, подобно некоторым современным изданиям, и не превратился в пачку листовок, несмотря на резкие колебания температуры и тряску. Словом, это был настоящий походный дневник, и я сейчас, листая его, вспоминаю, как все это было…

17 апреля. Первое утро после первой ночи, проведенной у подножия гренландского ледникового щита. Мы соседствуем с Джефом в его пирамидальной оранжевого цвета палатке. В ней все имеет приятный рыжеватый оттенок, пар от чайника кажется розовым фимиамом, а наши лица всегда свежими и отдохнувшими. Скорее всего, они таковыми и были в эту первую ночь экспедиции. Спать было уютно и тепло. Я на пробу спал в двойном спальнике, и мне показалось даже жарко ночью, хотя температура за тонкими стенками палатки была минус 22 градуса. Идиллию безмятежно занимающегося утра нарушил громкий лай собак. Я посмотрел на часы: было 5.30 – рановато для подъема, тем более что мы собирались выходить только на следующий день и поэтому вполне могли позволить себе поспать подольше. По неписаным правилам поведения при путешествии на собаках, все собачьи разборки, случающиеся иногда в самое неурочное время, должны были регулироваться тем каюром, чьи собаки были возмутителями спокойствия. Поскольку по лаю было довольно трудно идентифицировать ту или иную собаку, то наши основные каюры Уилл, Джеф и Кейзо все время были начеку. На этот раз первым отреагировал Кейзо – мы с Джефом услышали его гортанные крики, утихомиривавшие расходившихся не на шутку собак. Оказалось, что одна из упряжек, вырвав из глубокого снега неправильно установленный якорь, получила некоторую свободу действий, чем вызвала справедливый гнев и возмущение всех остальных собак. Я вылез вслед за Джефом, втроем мы быстро восстановили нарушенный порядок, и в лагере вновь воцарилась тишина.

Светало. Солнце, еще скрытое от нас, уже освещало ледниковый купол и вершины гор, окаймлявшие ледник с запада. Мы наверняка постояли бы подольше, любуясь меняющейся на глазах картиной наступающего утра, но его морозное дыхание весьма недвусмысленно напомнило нам, что при всей своей весеннести утро все-таки гренландское, и заставило нас живо ретироваться в палатки. Мы с Джефом для усиления полученных впечатлений запустили примус и выпили чайку, после чего опять нырнули в спальники и проспали до 8 утра. Согласно достигнутой накануне договоренности, Джеф отвечал за приготовление завтрака. Глядя на булькающую, как грязевой вулкан, в аккуратной и удивительно чистой кастрюльке серо-коричневую массу, я едва удержался от вопроса: «Что это, Джеф?» – да и то, наверное, только потому, что был уверен в ответе: «Овсянка, сэр!» Было видно, что это чисто английское блюдо не входит в первую десятку кулинарных хитов Джефа. Он признался мне потом, что терпеть ее не может, поскольку все детство и отчасти юные годы его прошли под знаком полного превосходства этой удивительно несимпатичной, но во многих отношениях полезной каши над всеми остальными разновидностями первых и вторых блюд. Но овсянка была в нашем рационе единственным горячим блюдом (не считая, разумеется, чая, кофе или какао), которое мы могли позволить себе на завтрак, поэтому Джеф крепился и терпел надругательство над собственным организмом. Кроме того, он наверняка полагал, что доставит мне массу удовольствия, если приготовит ее утром. Что касается меня, то я не имел ярко выраженных кулинарных симпатий, был всеяден и поликашен, единственной проблемой для меня могло стать недостаточное количество каши или чего-нибудь другого столь же съедобного. Так случилось и на этот раз, и бедолаге Джефу пришлось ее доваривать, что в то утро стало для него вторым серьезным испытанием. Когда мы вылезли из палаток во второй раз, лагерь был заметно оживленнее, причем мушкетеры выглядели значительно активнее остальных. Лоран, в очередной – и не в последний – раз перекладывая свои добротные кинематографические ящики, решал, что из аппаратуры и в какой последовательности ему может понадобиться во время ответственной съемки старта экспедиции. Я с некоторой тревогой отметил для себя, что баррикада из его ящиков не только не уменьшилась, но даже как-то увеличилась. Дело в том, что именно мне предстояло везти на первом участке экспедиции до Готхоба весь груз киносъемочной группы на отдельных нартах и в упряжке, набранной по остаточному принципу из наших основных собачьих команд. Я уже мысленно прикидывал, каким образом размещу на нартах весь этот паралеллепипедообразный груз, причем так, чтобы высота нарт по крайней мере не превосходила их длину. Чисто умозрительно у меня это не получалось.

Чтобы не расстраиваться раньше времени, я решил взять первую пробу снега и таким образом приступить к выполнению возложенной на меня научной миссии, результатов которой, затаив дыхание, уже ожидали истосковавшиеся по свежему гренландскому снегу советские гляциологи. Первая неожиданность (во всяком случае для меня, как начинающего гляциолога) обнаружилась сразу же, как только я извлек из мешка полиэтиленовые баночки, в которые надо было отбирать пробы. Они оказались заполненными в большей или меньшей степени замерзшим конденсатом. Пришлось забрать их в палатку, отогреть на примусе и тщательно высушить. Затем я выбрал (в полном соответствии с полученными инструкциями и собственными представлениями) с наветренной стороны от нашего лагеря на расстоянии не менее 100 метров подходящий снежный надув и прицелившись погрузил в самую его макушку свой примитивный снегоотборочный снаряд. Несмотря на все мои старания, мне не удалось проникнуть в тайны гренландского снежного покрова глубже чем на 82 сантиметра: дальше, по всей видимости, начинался лед. Я счел эту глубину вполне достаточной для начала и наполнил снегом первую из имевшихся пятидесяти банку. Тем временем Джеф – официальный штурман экспедиции – определил координаты нашего первого лагеря: 61,5° с. ш. и 45,1° з. д. После ланча,