Настоятельница Стекло поджала губы:

— Должность первосвященника покоится на четырех столпах. Мой долг — посоветовать вам не выбивать их из-под себя.

— Отмечено. — Первосвященник повернулся к своей помощнице в черном, скрипевшей пером по свитку. — Обязательно запиши это, Греха. Теперь — к вынесению приговора.

— Я забрала Нону из тюрьмы, потому что она — Щит. Предок приказал мне сделать это в видении. — Настоятельница Стекло не повышала голос, но каким-то образом сумела собрать все внимание, которое первосвященник держал минуту назад, и, в тишине зала, сосредоточить его на себе.

— Чепуха! Чепуха... — Первосвященник попытался отмахнуться от этой мысли. — Это глупость, отчаяние. Это было бы неправдоподобно, даже если бы эти слова были первыми из ваших уст, когда мы прибыли. Но произнести их за мгновение до того, как вас приговорят к отрезанию языка... ну... это ниже вашего достоинства. Это ниже настоятельницы Предка!

— Чт... — Нона хотела спросить, что такое Щит, но настоятельница поставила свою большую ногу поверх маленькой.

— У Щита будет почти столько же врагов, сколько у Аргаты. Моим долгом было защищать ее до тех пор, пока она не сможет защитить себя и Избранную. Она всего лишь ребенок. И она была в безопасности, пока никто не знал ее тайну. К сожалению, вы заставили меня сделать пагубный выбор: раскрыть правду о ее личности или позволить вам утопить ее в неведении.

— Это просто смешно, Настоятельница Стекло. Любой может претендовать на святое видение, чтобы спастись от правосудия.

— Разве мои первые слова, обращенные к вам в начале суда, не были приглашением подумать, почему я так поступаю? Вместо того чтобы всерьез задуматься над этим вопросом, вы предпочли свалить все на материнский инстинкт, который совершенно отсутствовал до того, как мои менструации прекратились. Я спрашиваю вас еще раз — зная то, что вы знаете обо мне, вы серьезно верите словам, которые вылетели из ваших уст?

Нона знала, что ей чуждо чувство такта, но даже для ее ушей у настоятельницы, похоже, не очень-то получалось убедить гордого человека изменить свое мнение. Она не давала ему ни отступления, ни спасения, и все же он обладал всей властью. Даже архонты не могли сказать ему, что делать.

Первосвященник Джейкоб откашлялся, подобрал свою рясу, как будто ему было холодно, и поставил посох рядом со стулом.

— Вы меня не убедили, настоятельница. Приговор этого суда таков, что...

— Я требую испытания.

— Испытания? Какого испытания? — Первосвященник посмотрел по сторонам, словно что-то упустил. Отвечая на его вопрос, одетый в черное помощник наклонился в нему и что-то прошептал на ухо. Первосвященник нахмурился, морщины на его лбу становились глубже с каждой секундой. Потом улыбнулся: — Ты хочешь поставить эту девочку перед Красными Сестрами и позволить им стрелять в нее стрелами? Это, конечно, более интересная форма казни, чем утопление. — Помощник поднял голову от раскрытой книги, которую держал в руках, и снова наклонился вперед. — Но ребенку, несомненно, придется согласиться на такое испытание.

— Нет. — Настоятельница покачала головой, давление на ногу Ноны усилилось. — Это было бы просто смешно. Испытание Щита — это испытание для любой сестры, претендующей на титул. Оно никогда не предназначалось для послушницы. И уж конечно, не для той, кто носит рясу чуть больше недели. Испытание, о котором я говорю, стало юридическим прецедентом после видения Сестрой Тростник Трех Ковчегов. — Настоятельница подняла ногу, освобождая ногу Ноны. — Вам придется заглянуть в книгу Лорки о церковных доказательствах. Я полагаю, что у слуги архонта Фило есть копия в самом низу стопки, которую он сложил у кресла архонта...

— Почему бы вам не избавить нас от хлопот, Настоятельница Стекло, и просто рассказать нам? — Первосвященник поставил одну руку на кулак другой и положил на нее подбородок, упершись локтями в колени.

Губы настоятельницы дрогнули в улыбке.

— Меня так и подмывает сказать, что я должна подтвердить свое видение каждому архонту, и, поскольку я невеста Предка, этого будет достаточно. — Она подняла руку, когда Первосвященник Джейкоб поднял голову, чтобы возразить. — К сожалению, испытание, которому подверглась Сестра Тростник, чтобы доказать свои слова, было довольно неприятным. — В в ее голосе послышалась дрожь.

В наступившей тишине заговорила архонт Анаста:

— Монахиня, о которой идет речь, держала руку над пламенем свечи, пока ей не поверили. Прецедент заключается в том, что либо председательствующее должностное лицо склоняется к тому, чтобы поверить показаниям, и позволяет свидетелю убрать свою руку. Или свидетель убирает руку без разрешения и тем самым признает свою ложь. Или, я полагаю, свеча догорает, что должно быть достаточным доказательством чего-то экстраординарного для любого человека. Все это архаично, варварски и изобилует суевериями, но опять же пророчество, на которое ссылается Настоятельница Стекло, архаично и изобилует суевериями, а наказание, которое Первосвященник Джейкоб, похоже, намерен наложить, несет в себе еще большую степень варварства и древности... — Старуха беспомощно подняла руки. — У кого есть свеча?

Просьба архонта прошла через цепочку помощников и охранников к сестрам, ожидавшим снаружи. Последовала тишина, поскольку, по-видимому, монахини разбежались в поисках обетной свечи.

— Как ваша сожженная рука изменит его мнение? — спросила Нона. Ее запястья начали болеть, к пальцам вернулась некоторая чувствительность, хотя колодка был не менее тесной. — Ему все равно: он любит причинять людям боль.

— Первосвященник увидит всю глубину моего убеждения. Каждая секунда промедления опозорит его перед архонтами, против которых он высказал свое мнение. Он будет знать, что женщина, которая может выдержать пламя, способна на все, и это поколеблет его. — Настоятельница говорила со спокойной безмятежностью, не сводя глаз с Первосвященника Джейкоба, сидевшего в кресле напротив.

Нона спросила себя, как Настоятельница Стекло может быть такой спокойной. Сама Нона обожгла пальцы в углях костра, когда едва могла ходить, и эти мгновения невероятной боли навсегда отпечатались в ее сознании.

— Если женщина способна на такое, значит, она тоже способна солгать?

— А его это волнует? Как и правда. — Настоятельница не сводила глаз с Первосвященника Джейкоба. — Если он решит причинить мне боль, то в конце концов ему придется отпустить меня. Думаешь, у него есть яйца для этого?

Нона знала, что на месте настоятельницы она бы вспотела. Искала бы выход. Готовая к бою. Но женщина выглядела такой... безмятежной.

— Вы ведь это делаете, не так ли? Этой игре разума учит Сестра Сковородка. — Затенение Пути, так это называли послушницы. Не следовать по нему, как квантал, но подойти достаточно близко, чтобы изменить способ работы их умов.

— Безмятежность. — Настоятельница медленно кивнула.

Нона нахмурилась. Безмятежная или нет, настоятельница все равно будет гореть.