Я небрежно киваю, словно слишком увлечена питьем сока, чтобыответить.

— А то, если захочешь, я, наверное, еще могу устроить тебяна ту вакансию...

Я энергично мотаю головой и допиваю остатки сока вместе смякотью. Споласкиваю стакан и ставлю его посудомоечную машину.

— Не надо. — Заметив, какое у Сабины лицо, добавляю: —Правда, не надо. У меня все хорошо.

Сабина внимательно меня разглядывает.

— Эвер, почему ты не говорила, что Пол — твой учитель?

Я замираю — всего лишь на миг, и снова увлеченнонабрасываюсь на овсяные хлопья, которые мне совершенно не хочется есть.Размешивая ложкой содержимое мисочки, отвечаю:

— Потому что Пол в шикарных ботинках и дизайнерских джинсах— не мой учитель истории. Вот мистер Муньос в придурочных очках и отглаженныхбрючках цвета хаки — это да.

Я подношу ложку ко рту, стараясь не встречаться взглядом сСабиной.

— Ты ни словом не обмолвилась. В голове не укладывается...

Она расстроенно качает головой.

Я пожимаю плечами, как будто не хочу разговаривать с набитымртом, когда на самом деле я просто не хочу говорить.

— Тебе неприятно, что я встречаюсь с твоим учителем?

Сабина сдергивает с шеи полотенце и прижимает его ко лбу.

Я усердно перемешиваю кашу, понимая, что больше ни глоточкасъесть не в состоянии. И зачем только Сабина начала?

— Лишь бы вы с ним обо мне не разговаривали. — Явсматриваюсь в лицо Сабины, считываю ее ауру, замечаю, как она вдруг заерзала,и едва удерживаюсь, чтобы не заглянуть в ее разум. — Вы меня не обсуждаете? — спрашиваюв упор.

Сабина только смеется, отводя глаза и заливаясь румянцем.

— У нас есть и другие темы для разговоров!

— Да? Например? — Я разминаю хлопья в склизкую разноцветнуюмассу, вымещая на них свою злость.

Как поступить — сказать Сабине сейчас или приберечь на потомудивительную новость, что их любовь не продлится долго? У меня ведь быловидение о Сабине с каким-то симпатичным незнакомым парнем, который работает втом же здании.

— Во-первых, мы оба увлекаемся искусством итальянскогоВозрождения...

Я с трудом преодолеваю желание состроить гримасу. Никогда неслышала, чтобы Сабина говорила о Возрождении, хоть и живу у нее почти год.

— Мы оба любим итальянскую кухню...

О да! Ну точно, родственные души. Единственные два человекана свете, которые любят пиццу, макароны и вообще любые блюда с тертым сыром итоматным соусом.

— А начиная с этой пятницы он будет проводить немало временив том же здании, что и я!

Я замираю. Перестаю дышать и моргать, только смотрю на неево все глаза.

— Его пригласили в качестве эксперта дать показания по делу,которое...

Губы Сабины шевелятся, руки жестикулируют, а я уже ничего неслышу. Слова потонули в грохоте моего разбитого сердца, за которым следуетбезмолвный вопль.

Нет!

Не может быть!

Не. Может. Быть.

Или может?

Я вспоминаю видение, что посетило меня в тот вечер вресторане: Сабина вместе с каким-то обаятельным парнем, который работает в томже здании. Без очков я даже не узнала мистера Муньоса! И тут мне становится ясно:он и есть ее судьба! Муньос — тот самый, единственный!

— Тебе нехорошо?

Сабина заботливо протягивает руку, а я отшатываюсь, лишь быне коснуться ее. Проглотив комок в горле, наклеиваю на лицо улыбку. Я знаю,Сабина заслуживает счастья. Черт возьми, даже он заслуживает счастья! Ивсе-таки, ну почему они должны быть счастливы именно вместе? Нет, правда, у неебыл такой выбор, почему обязательно учитель истории, которому известна моятайна?

Я заставляю себя кивнуть и, сунув миску в раковину, спасаюсьбегством. Уже выскакивая за дверь, говорю:

— Нет-нет, все хорошо, правда! Просто не хочу опаздывать.

— Эй, сегодня воскресенье! Мы откроемся не раньшеодиннадцати.

Джуд прислоняет к стене доску для серфинга и удивленнокосится на меня.

Киваю в ответ, не поднимая глаз от книги. Я все-такиразберу, что в ней написано!

— Помощь нужна?

Он бросает полотенце на стул и подходит к письменному столу.Останавливается за моей спиной.

— Если помощь означает работу с этим заумным словарем шифра,— я хлопаю ладонью по стопке бумажных листов, — или очередной длиннющий списокмедитаций, тогда нет, спасибо. Мне с такой помощью не справиться. А вот если тынаконец-то расскажешь, как читать эту штуковину, не принимая позу лотоса, непредставляя себе светящиеся лучи и длинные тонкие корни, растущие из моих пятоки уходящие глубоко в землю, — тогда да, конечно, сделай такое одолжение.

Я подталкиваю к нему книгу, придерживая ее за самую кромку.Мельком замечаю смешинки в его жарком взгляде, рваный шрам на лбу, и быстроотвожу глаза.

Джуд наклоняется над книгой, опираясь о стол раскрытойладонью. Широко расставленные пальцы ложатся на старое, щербатое деревостолешницы. Он стоит так близко, что я чувствую напор его энергии.

— Есть еще один способ. С твоими талантами могло бы получиться,но, судя по тому, как ты держишь книгу — стараешься дотрагиваться только докраешка, — ясно, что ты боишься.

Его голос омывает меня, словно волна, прохладная иуспокаивающая. Хочется на миг закрыть глаза и просто чувствовать,по-настоящему. Доказать Деймену, что он ошибается, честно ему отчитаться: вот,я попробовала — и ни малейшей искры. Хотя Джуду я нравлюсь так же, как Деймену,а Деймен нравится мне, и я это увидела в тот день, когда Джуд нечаянно передомной раскрылся. И что из этого? Его чувство безответно. Я к нему ничего неиспытываю. Разве что рядом с ним тревога и беспокойство утихают, и приходиттакая безмятежность, а мои истерзанные нервы обретают покой...

Джуд трясет меня за плечо, выдергивая из раздумий, иусаживает рядом с собой на диванчик в углу, пристроив книгу на коленях. Велитмне положить руку на страницу, закрыть глаза, очистить мысли и воспринимать,что написано.

Поначалу ничего не происходит, потому что я никак не могупогасить собственное сопротивление. Еще слишком хорошо помню энергетическийудар, который буквально поджарил мои внутренности — я потом весь вечер быларазбитая. Наконец я все-таки решаюсь довериться книге. Позволяю ее магии течьсквозь мое сознание, и тут же на меня обрушивается поток энергии, котором естьчто-то удивительно личное, даже становится неловко.

— Ну как, получается? — тихо спрашивает Джуд.