Варяги рядились со своими богами довольно долго. По всем приметам Ваны приняли мзду благосклонно: плот с жертвенником не перевернулся, и огонь на нем не потух. Даже густой дым от горящего мяса отлетал в самом благоприятном для шёрёвернов направлении – на Север – как раз по пути кораблей.

С кнорром, который волны вытолкали на берег, справились бы играючи, не будь люди Хрольфа так усердны в окриках и битье бестолковых пленников. Запуганные ругии никак не могли взять в толк: что и куда тянуть и толкать. Наставив синяков, искупав в море почти всех, кто стаскивал посудину с берега, викингам вернули-таки злополучный кнорр на воду. И дальнейший путь вереницы был похож на катание по тихой заводи.

Первые дни Хрольф еще зыркал глазами по морским далям и поминал Гарма оттого, что кнорры тащились так медленно. Но ни единого драккара не промелькнуло на юге. Даже рыбацкие лодки возле островов и то попадались нечасто.

До Окселёзунде корабли Хрольфа добирались пять с половиной дней.

Шеппарь оказался рачительным хозяином. Он строго следил за тем, чтобы манскап без нужды не лупцевал гребцов-невольников. Он повелел кормить пленников наравне со своими людьми, отказывая им лишь в пиве и мясе. Мало того, он наказал шёрёвернам не брать Хохендорфских молодух силой, дабы довести их до Бирки без синяков и ссадин. Со стороны племянник Неистового Эрланда был похож на заботливого козопаса, везущего на продажу излишки своего тучного стада.

На Окселёзунде сын бондэ соприкоснулся со своей новой Долей. Железных дел мастера прознали, что Хрольф везет на Бирку почти сотню здоровых молодых фольков, и насели на него с просьбами уступить им добычу по баснословно высокой цене. Шеппарь и представить себе не мог, что за ругиев будут давать по восемьдесят крон за голову. Эх, кабы знать, так он, потратив еще денек, купил еще два кнорра!

Хрольф был уже готов согласиться на посулы Окселёзундских рудоплавов, но вовремя спохватился. Если он продаст большую часть фольком, то кто поведет кнорры дальше. Едва ли на Окселёзунде он найдет вольных гребцов, да и сколько серебра они запросят за то, чтобы отвести грузовые посудины Хрольфа на Бирку. Плавильных дел умельцы признали правоту шеппарских слов и предложили купить фольков вместе с кноррами. Дескать, грузовые суда им тоже до зарезу нужны. За два старых корыта Хрольфу обещали серебра как за три новых. Это было уже выше всех корыстных мечтаний недавнего потрошителя сумьских засек, и он поспешил согласиться… но при одном условии. Хрольф настаивал, чтобы новые хозяева его добычи последовали за ним на Бирку, дождались там, пока кнорры будут разгружены и только после этого забрали своих людей и корабли. Услышав о такой прихоти, Окселёзундцы заскребли в затылках, но, видать, даже это не уменьшало их выгоды.

Еще три дня Хрольф поднимался от Окселёзунде до Мэларена. Однако прямо на Бирку шеппарь не поплыл. Манскап недоумевал, но, будучи наслышан про выгодный торг с плавильщиками, возражать не стал.

А Хрольф тем временем нашел в Виксберге[173]ватагу плотников и отправил их на Бирку вместе со своим помощником Аве и целым плотом отборного бруса.

Людей Хрольфа снедало любопытство. Чего нельзя было сказать про невольников и их новых хозяев, которые уже скрежетали зубами от странных затей взбалмошного шеппаря. Однако прошло еще целых два дня прежде, чем он приказал манскапу двигать корабли к варяжской вольнице.

Берег заливчика, не в пример первому появлению Волькши и Олькши на Бирке, был весьма многолюден. Даже, пожалуй, слишком многолюден для обычного дня. Вряд ли все люди, что толкались в тот час на пристанях, пришли туда по насущному делу. Было видно, что многие пришли снедаемые любопытством.

– Roth sakta![174]– покрикивал шеппарь, вырядившийся так, как не одевался даже ко двору синеуса Ларса: – Еще медленнее, Гарм вас раздери.

Манскап таращился по сторонам, но не мог понять, куда Хрольф направляет свой драккар. Там, где еще в середине Травеня почти тонули в воде шаткие мостки, над волнами озера возвышался широкий и прочный настил, уходивший от берега так далеко, что три кнорра враз могли причалить к нему с одной стороны, оставив другую для драккара.

На новом причале, уперев руки в боки, стояла Фриггита и хмурила лоб, силясь понять, откуда у ее непутевого мужа взялось серебро на такие знатные мостки, и, главное, отчего у Хрольфа теперь четыре корабля вместо одного, в то время как у нее на шее, как и прежде всего два серебряных обруча.

Весь путь от Волина до Бирки Волькша был молчалив. Так же скуп на слова он был лишь в ту пору, когда драккар Хрольфа летел вниз по-весеннему полноводному Волхову, Ниену и дальше вдоль берегов Сумьского залива.

Только на этот раз Волкану не нашлось места на сундуке, так что ему нечем было унять немилосердные терзания, что раздирали его с яростью лаек, обложивших медведя. Вглядываясь в морскую даль, Волькша думал о Кайе. Ее золотистые волосы грезились ему в солнечных бликах. В криках морских чаек он слышал ее смех. Он снова и снова гулял с ней по борам, болтал о повадках зверей, грибов и ягод, потешался над ее доверчивостью и внимал олоньским сказаниям. Снова и снова видел он кичливого селезня несущегося над берегом реки, поражался точности полета стрелы с каменным наконечником и той беззаботности, с которой девушка перед ним обнажилась…

Но на этом месте его видения начинали преображаться. Волосы девушки стремительно рыжели, перехват стана сужался, а бедра, напротив, наливались женской статью. Как ни противился Волкан, как ни гнал от себя это наваждение, Эрна снова и снова ложилась рядом с ним, и он тонул в дурманящей неге ее ласк. В такие мгновения ему хотелось подойти к ругийке и обнять ее или хотя бы вдохнуть сладкий запах молока, который она источала. В такие мгновения он знал, что будет защищать Эрну от невзгод до последнего вздоха, что сделает все, дабы она позабыла все гнусности, выпавшие на ее долю. И тогда он снова видел перед собой веснушчатое лицо Кайи, и от этого погружался все глубже в пучину разлада с самим собой.

Он не мог поведать свою кручину ни родному Яриле, ни варяжскому Ньёрду. Он не доверил бы ее ни одному человеку, будь то сызмальства знакомый Олькша или просоленный морскими ветрами и трепанный жизненными неурядицами Хрольф. Стоило ему подумать об этом разговоре, как ему слышался их язвительный смех и грезились издевательские ухмылки. Дескать, из-за баб кручинится только юродивый да малохольный, всем прочим, буде они в силе да при мужицком соку, бабой потешиться, как высморкаться. Рыжий Лют говаривал так лет с четырнадцати, а то и раньше. Не оттого ли и приключилась с ним та неурядица в доме Кайей, после которой он навеки-вечные потерял туда дорогу? То-то он чуть ли не год носом шмыгал да с тоски сох…

Мысль о том, что олоньская охотница всегда относилась к нему как к брату, а сама, невзирая на свои же слова и поступки, загадывала на Ольгерда, больно резанула Волкана по сердцу. И в то же время точно приоткрыла дверь в перетопленной бане Волькшиных терзаний. Свежий воздух ворвался в его рассудок и разделил наконец Кайю и Эрну. Годинович мысленно поставил их перед собой и начал рассуждать здраво. С чего он решил, что Кайя ждет не дождется его, Волькши, появления в доме на деревьях? Она прекрасно жила и до их встречи на берегу зимней Ладожки. Не потеряйся Торхова телочка, они бы с ней и вовсе не встретились вновь. Она, Кайя, не очень то искала встречи с тем, кто спас ее от поругания. А ведь дорогу в Ладонь она знала куда как хорошо… Идя по шаткой гати этих рассуждений, Волькша дошел до того, что его вмешательство в похотливые дела между Олькшей и Кайей показалось ему не таким уж и благодетельным. Вспаши той зимой Рыжий Лют девичью новь олоньской охотницы, крики и причитания о Лемби забылись бы в пылу любовных утех, после чего зажили бы Олькша с Кайей душа в душу…