От таких дум Волкан день ото дня погружался все глубже в омут гнетущей тоски. Так гадко на сердце, как в дни возвращения с Волина на Бирку, ему еще никогда не было.

– Что печалит, моего господина? – осмелилась спросить Эрна, когда суда Хрольфа дожидались неизвестно чего в Виксберге.

– Я же просил… – простонал Волькша, зарываясь лицом в ладони.

– Извини… Извини. Это пока сильнее меня… – пролепетала Эрна и уже собиралась уйти подальше с глаз Варга.

– Это ты меня прости, – сказал Волькша, поднимая глаза.

Молодая женщина оторопела. Таких слов от человека, которого викинги величали Каменным Кулаком, она никак не ожидала.

Волкан долго, не мигая, смотрел на Эрну. Он узнавал и не узнавал ее. То ли за время плавания она изменилась, то ли в Хохендорфе он ни разу не посмел взглянуть на нее так пристально. Но только теперь он увидел задорные веснушки на ее миловидном лице, маленькую темную родинку над губой, яркий, похожий на лепестки василька, узор ее зениц.[175]Теперь он почему-то не чувствовал, что она старше него. Даже сугубая женственность ее стана показалась Волкану сродни девичьей, невестинской, не потраченной на домашние хлопоты, пышнотелости.

Медленно, но необратимо радостная улыбка озарило Волькшино лицо. Не сразу почувствовав ее тепло, Эрна свела брови домиком и приготовилась услышать нечто ужасное, нечто, за что сам Каменный Кулак предварительно попросил прощения. Но Годинович продолжать улыбаться, глядя ругийке в глаза. И она оттаяла. Уголки ее губ тоже потянулись кверху, а через несколько мгновений между ее пурпурных ланит засияли белые, какие-то даже слишком белые и крепкие, зубы. Эрна сделала шаг вперед, точно собираясь обнять Волкана, но сдержала порыв. И вдруг на ее щеках заблестели слезы.

Волкан не знал, куда деть руки. Он бесцельно теребил складки своей одежды, пока его пальцы не нащупали за пазухой что-то твердое размером с ладонь. А он-то уж и забыл о нем, о янтаре, найденном на эстиннском берегу. Помнится, Волькша тогда первый раз в жизни вступил на Янтарный берег, и Восточное море тут же сделало ему такой роскошный подарок. Это же море привело его к Эрне, чьи волосы были похожи на янтарные волны. Янтарь к янтарю…

– Вот, – сказал Волкан, протягивая ругийке необработанный алатырь. За то время, пока Годинович носил его в потайном кошеле, тот натерся о полотно и теперь поблескивал, точно гребень, который Торх подарил синеокой Раде.

– Вот, – повторил Волькша: – У меня больше нет ничего, что я мог бы тебе подарить, а мне так хочется… Из него можно сделать… гребень или, если за хочешь, бусы… Что тебе больше нравится?

– Варг… Мой… – Эрна осеклась, чуть не вымолвив запретное слово: – Но фолькам не делают подарков, тем более таких. Их подарок – сохраненная жизнь… а мой еще и вызволение из… Хохендорфа. Фолькам…

– Эрна, – оборвал ее Волькша: – Ты – не фолька! Пока я жив, у тебя никогда не будет господина. Это я тебе говорю, Волкан Ладонинский…

В эту ночь Волькша не позволил Эрне ночевать на корабле вместе с пленниками. Хрольфов манскап, пополнившийся тремя турпилингами и Эгилем Скаллагримсоном, едва вмещался на постоянный двор Виксберга. Полатей на всех не хватало, и шёрёверны спали вповалку на полу. Даже зная, что никто из гребцов не будет перечить Каменному Кулаку, Волькша не решился привести Эрну в общую горницу, так что они с ругийкой устроились ночевать на сеннике, постелив старый парус поверх остатков прошлогоднего покоса. Они возлегли рядом и затихли. За тонкими стенками сенника кто-то бродил в ночи. В стайке посапывала скотинка. Волкан точно нырял из проруби в кипяток и обратно, но при этом не шевелил даже кончиками пальцев. Ругийка тоже не шелохнулась. Ждала ли она ласк или просто наслаждалась теплом Волькшиного плеча? Как бы то ни было, но она вскоре крепко заснула. Варг обнял ее, уложил ее голову себе на грудь и долго гладил непослушные волосы. От Эрны головокружительно пахло молоком и чем-то пряным.

Утром Волкан проснулся с мыслью о том, что ему нужен дом. Он не приведет ругийку к Хрольфу, пусть даже тот отгородит им особую клеть. В какое-то мгновение Волькше пригрезился сруб на деревьях, но он нещадно отогнал это видение. Нет, он обзаведется настоящим домом. Будь дело в Ладони, братья и соседи помогли бы ему срубить остов и поставить крышу за полмесяца. На обустройство ушло бы еще несколько две-три седмицы. К концу Липеца[176]он смог бы там жить. Но Волкан был далеко от родных мест, а на Бирке его единственным помощником было серебро.

Серебро, серебро…

В это утро Волькша взглянул на Хрольфовы кнорры совсем другими глазами, и слово добыча наполнилось для него иным смыслом. Его вдруг взволновал вопрос: как велика будет его доля в том, что везет на Бирку Хрольф. Он уже собирался спросить об этом шеппаря, но тот как раз повелел готовиться к отплытию.

– Волькш, ты чего сегодня какой-то… навостренный? – спросил его Ольгерд: – Шлялся где-то всю ночь. А? Тискался что ли со своей рыжей? Дал бы и мне разок ее помять? А, братка?

Щелкнули костяшки Волькшиных кулаков. Темные ободки серых зрачков налились мраком грозовой тучи.

– Заткнись, – холодно выдохнул он: – Ты слишком быстро становишься варягом. Не по-словенскому обычаю просить чужую женщину взаймы точно скотину на пахоту. Если ты еще хоть раз посмеешь даже в мыслях гнусно отнестись в Эрне, то я тебе больше не соплеменник, забуду и кто ты, и как тебя звать. Понял?

– Да ты что? – взвился Рыжий Лют: – Пугаешь? Из-за бабы сродника пугаешь? Из-за фольки?

– Она – не фолька! – рявкнул Волкан.

– А кто? – ярился Олькша: – Жена она тебе, что ли?

– Не твое дело, ягонь конопатая, – буркнул Волькша.

– Что! Как ты меня назвал? Да, я тебя сейчас порву на куски, погань латвицкая!

Волькша нагнулся и черпнул горсть прибрежного песка.

– Олькша, МНЕ НАДОЕЛО ТЕБЯ ВРАЗУМЛЯТЬ! – сказал он слова, которые в прежние времена и впрямь отрезвляли Рыжего Люта. Годинович почти не надеялся, что они подействуют. Варяжская земля в кулаке не придала Волкану и малой толики той силы, которую источала родная, Ладонинская. Если бы началась потасовка, Каменному Кулаку пришлось бы уворачиваться и уклоняться, пока они с Ольгердом не оказались бы рядом с драккаром Хрольфа. Однако заветные слова и памятное движение вразумили-таки Олькшу и он охолонул.

– Ты это серьезно? – спросил он.

– Что серьезно? – уточнил Волькша.

– Хочешь на ней жениться?

– Не твое дело, – насупился Годинович.

– Да брось! – едва не рассмеялся Рыжий Лют: – Жениться на первой бабе, которую облапал?! Да ты спятил! Мы же теперь варяги. Да у нас в каждом походе по пятку таких будет!

– Заткнись! – опять повысил голос Волкан и устрашающе поднял кулаки.