Что я мог ему сказать? Что эту способность тащить мужей на своей спине через всю жизнь еврейские женщины переняли у русских баб? Я промолчал. Не дождавшись ответа, Виктор продолжил: «Честно тебе скажу: Аня спасла меня от этой пианистки и ее мужа. В Аню я действительно влюбился, да что там влюбился – я полюбил ее по-настоящему, навсегда. И когда она получила эту сраную американскую визу, я стал просить ее выйти за меня замуж, я звал ее в путешествие по Европе – во Францию, в Бельгию, Швейцарию! Я говорил ей: ну что тебе еще нужно? Я тебя люблю, ты получишь итальянское гражданство, я помогу тебе выучить итальянский язык, устрою в адвокатскую фирму! Зачем тебе Америка? Посмотри, какая Италия замечательная страна! Но она уехала, представляешь? Уехала из Италии! Ну что вы все рветесь в эту…баную Америку?»

Я представил себе этот трогательный персонаж в кино в исполнении Мягкова или Трентиньяна – обаятельный русский музыкант, добрая и открытая душа, еще в юности сбежал от советской власти в России в благословенную Италию, чтобы через двенадцать лет его, как рок, настигли здесь русские еврейки и, походя, транзитом одаривая своей любовью и кухней, бросали и улетали в призрачно-золотую Америку. Да это же отдельный фильм! Роберто Росселини или Отари Иоселиани сделали бы из этого фестивальное кино – грустное и трагикомичное. А может, я это сделаю – после «Еврейской дороги»? А? Как его назову? «Рим – еврейский город»?

Вчера я узнал, почему Анна Сигал бросила Кожевникова и уехала из Италии.

Я сидел в ХИАСе у Люции Фалк, это была моя очередная (восьмая? десятая?) попытка проникнуть в тайны работы ХИАСа и «Джойнта», которые перемалывают наш эмигрантский поток, отправляя одних в Штаты, других в Канаду, а третьих в Австралию. И первая же встреча с этими сросшимися фирмами-близнецами приводит вас в состояние шока своим родством с манерой работы советского ОВИРа: делайте то, что вам говорят; пишите то, что вам диктуют; не задавайте никаких вопросов, и тогда вы быстро и без проблем уедете в Америку!

Но люди есть люди, они не хотят и не умеют становиться простыми зернами в конвейере этой мельницы – особенно евреи! Каждый пуриц[28]претендует на исключительность своей персоны и своей судьбы, каждый хочет как минимум в Калифорнию или на худой конец в Бостон. Но всякое проявление индивидуальности выводит конвейер из равновесия, злит его и раздражает, и тогда сходство ХИАСа с ОВИРом становится еще рельефнее – его руководители уже не скрывают своего надменного раздражения и даже расового превосходства, а их ассистентки и ассистенты – все эти двадцатилетние студенты факультетов славистики – держат на лицах такое выражение, как новичок-ассенизатор, отправленный по настоянию папы-миллионера на работу для прохождения «школы жизни». Да, да – будь вы и сами хоть трижды евреи, но если через ваши руки ежемесячно и ежедневно проходят тысячи судеб, то и за самую высокую зарплату вы не удержитесь от соблазна возвыситься над этим потоком и побаловаться своей властью.

– Вот здесь, вот в этой графе напишите, почему вы уехали из Советского Союза.

– Я почему уехала?

– Да, вы.

– Ну как почему? Ну, сын уехал, и я уехала. А что мне там было – оставаться? Сейчас все едут…

– Сын уехал – это не причина.

– Для вас это, может быть, и не причина, а для меня…

– Мы тут ни при чем. Это не причина для Америки. Вы должны написать, почему вы бежали из СССР. Вас притесняли? Оскорбляли ваше национальное достоинство?

– Меня оскорбляли?! Да еще не родился такой человек!

– О майн гот! Вот здесь вы должны написать, что в СССР нет свободы, а есть государственный антисемитизм.

– Чтобы я это писала?! Вы сами пишите! Я это писать не могу, у меня там еще два племянника остались! Если КГБ узнает, что я тут про них такое написала, – да вы что?! Пытайте – не напишу!..

– Но без этого вас не впустят в Америку.

– Меня не пустят? Да о чем вы говорите! Что я, сделала им что-нибудь плохое?..

…Ну как мне не лезть за таким вкусным материалом? Знай я итальянский или английский, я бы устроился сюда переводчиком и, как Хейли, написал бы и снял свой еврейский «Аэропорт». Но я не знаю никаких языков, кроме русского и украинского, и потому ищу другой ход за кулисы этого чистилища перед райскими кущами США, Канады и Австралии. Когда я приехал сюда месяц назад, крохотный вестибюль перед лифтом шестиэтажного здания ХИАСа на виа Риджина Маргарита, 183, был переполнен еврейской толпой, итальянец-портье хмуро ругался, выставляя людей на улицу, шумели и ревели дети, а на третьем этаже в комнате-приемной стоял типичный еврейский гвалт, продолжение венского ХИАСа, родная стихия кочевья и эвакуации. Тридцатилетние рижско-одесские жохи-администраторы тщетно надрывали голоса, стараясь успокоить эту толпу и докричаться тех, кого вызывали на интервью кураторы ХИАСа и «Джойнта».

Впрочем, теперь этого уже нет. Теперь руководство ХИАСа стыдливо переместило клокочущую еврейскую толпу из парадного подъезда к черному ходу – арендовали во дворе какие-то склады и сделали из них предбанник, а по-западному – фойе. Всякий раз, когда я вхожу сюда, эти низкие сарайные потолки, эти стены без окон и стулья вдоль стен, на которых густо сидят женщины с детьми, этот гул голосов моих соотечественников – все это тотчас напоминает мне детство, бомбоубежища Харькова, Полтавы, Курска. Глухие побеленные стены кричат о человеческих судьбах десятками лоскутов объявлений, как эвакуационные повестки, как вести с фронта: «Изя Залмансон разыскивает Иру Могилевскую из Харькова!», «Мама! Мы в пансионе «Сибилла» возле собора Сан-Ангело. Роза и Сима», «Абрам, мы сняли тебе квартиру в Остии!!! Наш адрес…», «Allа Rodnova! Имей совесть, немедленно сообщи свой телефон и адрес…», «Кто знает место проживания Семена и Розы Шмул из Вильнюса, позвоните по телефону №…». Таких объявлений сотни и сотни. Как во время войны людей расшвыривало по эвакуационным пунктам, так теперь эмиграция разбрасывает нас по разным пансионам и ночлежкам, и люди ищут друг друга иногда неделями. Говорят, еще несколько месяцев назад, когда наш поток был значительно меньшим, здесь, в римском ХИАСе, работала налаженная служба информации: фамилии новоприбывших вывешивались в вестибюле, и против каждой фамилии было отмечено, в какой пансион человек помещен на первые десять дней.

Но теперь ХИАС ликвидировал эту практику. Теперь, когда американцы выбили у Кремля квоту на 50 тысяч эмигрантов в год и СССР стал выбрасывать каждый месяц чуть ли не по пять тысяч евреев, с нами можно не церемониться – гей-гой, славяне, то бишь евреи! вперед, только гуртом, вы поедете туда, куда вас пошлют, и не блеять по дороге, а то могут возмутиться итальянские власти, вы же знаете, что вы здесь на нелегальном положении – вы есть, но формально вас вроде и нет…

Но эмигранты не хотят жить в Италии как грязный нищий, впущенный милости ради в господские покои с черного хода.

– А вы думаете, они тут, в ХИАСе, евреи? Та не! Это же просто транспортная контора по перевозке нас через Италию! Их нанял американский ХИАС…