могучий сорокалетний мужик, сидел, опустив плечи. Эти проклятые венды его уже доконали. В той реальности, откуда пришел его противник, он провоевал со славянами до конца жизни, и от этих набегов Бавария так ослабела, что вновь попала в орбиту королевства франков.

— Да, надо, — безучастно сказал герцог. — Будем, Руди, в осаду садиться. Подождем, пока эти дикари в своем курятнике с голоду не передохнут.

* * *

День плавно перешел в ночь, а потом еще раз, и еще, и еще… Бавары вытащили из-под стен три сотни убитых и еще столько же раненых. Их отправили в Ратисбону на тех же кораблях, что везли зерно для прокорма армии. Дичь в окрестных лесах выбили, да и было ее немного. Все же венды и сами охотились тут. Накормить же рыбой тысячи людей возможности никакой не было. Реку буквально процедили сетями, и она давала людям ровно столько, сколько могла, и не больше. Дунай, что тек рядом, стал настоящим спасением. Если бы не подвоз зерна, то войско уже через пару недель начало бы голодать и попросту взбунтовалось бы. Герцог упрямо держал осаду, ведь пока не зарядили осенние дожди, надежда его не покидала.

Спокойная жизнь закончилась через неделю, когда предрассветные лучи солнца осветили крест, неведомо откуда появившийся на пригорке в двух сотнях шагов от лагеря. Надо сказать, что для язычников-баваров это зрелище было зловещим, и ничего хорошего не сулило. Они частенько резали проповедников, которые в наивной надежде спасти души грешников, забредали в их земли из Бургундии. Суеверные германцы, поминая всех своих богов, пошли полюбопытствовать, что это еще за неведомая хрень, как вдруг крест, обложенный снизу соломой и валежником, вспыхнул, а бедолага, что был прибит к нему гвоздями, истошно заорал.

— Это же Авдовальд из моей сотни, — сказал побледневший парень с рябым от оспы лицом. — Он пропал три дня назад, когда на охоту пошел. Мы думали, убили его венды. А оно вон как… Не приведи боги так умереть.

Воины высыпали из своих шалашей и шатров, глядя на полыхающую в рассветном солнце зловещую фигуру. Крики Авдовальда затихли, а бавары, матерясь и поминая проклятых вендов, пошли к своему товарищу, чтобы предать земле его останки.

Самослав, который с каменным лицом смотрел на умирающего в огне человека, спустился вниз и пошел домой. Жена приготовила завтрак, негоже ее расстраивать. Она в положении все же, ее волновать нельзя. А то, что было за стеной, это только начало. Горан получил вполне конкретные инструкции. Князь очень надеялся, что он все-таки догадается, что нужно перерезать подвоз зерна. Иначе упрямые бавары будут сидеть тут до второго пришествия того, в кого сами пока еще не верили. А вот тем, кто в городе, придется туго. Еды в городе было ровно до зимы.

* * *

Неделей позже отряд баваров пошел за рыбой, что должна была за ночь набиться в верши. Зерно и рыба осточертели всем до крайности, как и желуди, что воины собирали под дубами на опушках. Но жрать что-то было нужно, а воины — люди непривередливые. Весело переговариваясь, они шли к реке, где на мелководье, у песчаного пляжа они лезли воду, к камышам, где и стояли ловушки из плетней. Но сегодня все было не так. Прямо в том месте, где они привыкли заходить в воду, стоял кол, на котором корчился их товарищ, рот которого был перетянут веревкой. Видимо, чтобы не орал. Его обнаженное тело было изрисовано какими-то непонятными знаками.

— Да что б тебя, — засуетились воины. Одни выставили охранение, другие срезали веревки, которыми был опутан воин. — Как тебя угораздило, брат?

— По нужде пошел, — прохрипел он, — а венды по голове приложили сзади. Добейте меня, прошу. Эти твари меня на тупой кол посадили, я так неделю подыхать буду.

— Королю бы сказать, — несмело сказал один из рыбаков. — Может, это колдовство какое! — Остальные достали амулеты, что висели на шеях и стали молиться богам, обещая богатые жертвы.

А вот Гарибальд, которому об этом доложили, уже устал удивляться. Люди пропадали почти каждый день, и всех их находили убитыми самыми разнообразными способами. Общего во всех этих смертях была только невероятная, изощренная жестокость, которая вводила в оторопь его воинов. Отряды, что уходили на юг за едой, возвращались назад изрядно потрепанными и без добычи. На несколько дней пути людей не было. Даже деревни германцев, которые очень легко было отличить от словенских селищ, были пусты и заброшены. Ни людей, ни скота, ни зерна, ни меха… Ничего! Только стрелы, смазанные ядом, от которого трясло в лихорадке, летели из-за деревьев, да дротики с наконечниками из заточенных до состояния иглы трубчатых костей животных. А самое поганое, что отряду баваров преградили путь такие же бавары, но подданные этого мальчишки. Они стояли, сомкнув щиты, и просто не пропустили его воинов дальше. Они не нападали, они не сказали ни слова, они просто стояли и смотрели на них, выставив вперед копья. Воины герцога в драку не полезли, потому что их было вдвое меньше, а назад они вернулись с весьма задумчивыми лицами. Лагерь баварского войска погрузился в уныние. Это была очень странная война. Боевой дух подтачивался отсутствием побед, добычи и жуткими смертями товарищей.

Окончательный надлом произошел примерно через месяц, когда лагерь германцев был поднят на ноги истошными криками часовых. Воины спешно собирались по сотням, готовя оружие. Но венды не нападали, их вообще не было видно. Они уже пустили ночью свой обязательный десяток стрел, разбудив стонами раненых весь лагерь. Надо сказать, эта подлая привычка бить исподтишка бесила воинов невероятно. Но ничего сделать они не могли. За все время бавары убили не больше пятидесяти человек, потеряв при этом в десять раз больше. Конечно, в прямом бою, как и подобает воинам, они растоптали бы полуголых вендов. Но только где он, тот бой? А лезть на стены, подставляя головы под топоры и палицы, больше никто не хотел.

Ранним утром было на редкость свежо. Лето закончилось, и ночи, что становились все холоднее и длиннее с каждым днем, пробирались холодными щупальцами в убогие шалаши, где ночевали воины, прижавшись боками друг к другу. Дубы, окружавшие реку, грустно шелестели листьями, которые скоро облетят в ожидании стужи. Резкий ветерок поднял мелкую рябь на реках, что несли свои волны перед проклятым городищем вендов. А по водам Дуная, чье спокойствие обычно прерывали лишь всплески огромных рыбин, неспешно плыл пузатый кораблик, который обычно тащил сюда мешки с ячменем для прокорма ненасытного войска. Казалось бы,