С этими словами Кай стянул футболку, оголив мускулистый жилистый торс, испещренный множеством шрамов. На груди был вырезан глубокий равнолучевой крест, такой белесый и вспухший… как будто Кай пытался добраться до своего сердца.

– Боже… – охнула Чарли и покраснела, представив, как молодой перепуганный парень со всклокоченными волосами похожий на безумца, возможно, даже плачущий, сидит под каким-нибудь деревом и трясущейся рукой вырезает вот этот вот знак… а может, и впрямь пытается вырезать собственное сердце, чтобы проверить – настолько ли он бессмертен на самом деле? Кровь стекает по его телу, пачкая и без того грязную одежду.

– А что на Востоке, куда тебя сослали? – быстро спросила Чарли, желая, чтобы он поскорей надел свою футболку, прекратив нескончаемый поток ужасных картин в ее голове.

– Проклятые земли. – ответил тот, одевая футболку. – Но об этом я тебе рассказать ничего не могу.

Чарли вздохнула и подняла глаза к небу, пытаясь собраться с мыслями. Оно порозовело, занимался рассвет. Новый день… еще один новый день. Пальцы наткнулись на преграду – плоский гладкий предмет. Ее блокнот с голубой розой лежал на земле рядом с ней.

– Он спас меня. – задумчиво сказала Чарли и взяла его в руки. – И Сибилл оказалась не промах. Как тебе удалось отправить её в чужое сознание?

– Она телепат.

Чарли изумленно раскрыла рот. Женщина, к которой они все относились свысока, спасла её, а еще ко всему прочему оказалась чуть ли не единственной, кто мог это сделать. Недооценивать людей плохо.

– И что теперь? – спросила она через минуту.

– Ничего. Я буду продолжать то, что делал до этого, а ты вернешься домой к своей жизни. Как я и обещал, она станет прежней, и тебя никто не потревожит. Начинается двадцать первое августа, я больше не держу тебя. – довольно равнодушно сказал Кай.

Чарли сощурилась и подалась вперед.

– После всего, что произошло я уже никогда не смогу вернуться к прежней жизни.

– Но и здесь ты больше не можешь оставаться. – ответил тот.

– Подожди-подожди… – она замотала головой. – Но ведь вы с братом обо мне говорили? И я так поняла, что представляю из себя что-то большее, нежели фигурку на поле, которую не хочется проигрывать.

– Я помню. – вздохнул Кай и посмотрел на нее с сожалением. – Но мы говорили не о тебе, а о Кейси…

Сердце Чарли ухнуло вниз.

– Как о Кейси? А Эйбл-то здесь причем?

– При том, что это он рассказал ей об убийстве её дочери.

– Постой-постой… – Чарли выставила ладони вперед. – Но ты же сказал, что это была твоя работа? Ты спасал хорошего человека….

– Я соврал. – коротко улыбнулся тот.

Смерив его взглядом полным злости и обиды, Чарли, кряхтя, поднялась на ноги. Всё тело ныло, но слова Каина могли посоперничать по силе поражения с каждой из ее ран. Это оказалось больнее.

– Может тогда ей стоило выполнить всю эту работу?

– Риск слишком большой. – бросил прямо в лоб Кай, и Чарли отшатнулась от него. – Да и потом, ей нельзя находиться рядом со мной.

У Чарли затряслись руки.

– А мной, значит, рисковать можно?.. Кто она тебе? – дрогнувшим и каким-то спёртым голосом спросила она.

– Зачем тебе? – Кай как будто игнорировал состояние Чарли.

– Имею право знать! – прошипела та и сверкнула глазами.

– Ладно… – развел руками тот. – Впервые мы встретились очень давно. Она была единственной, кого не отпугивала моя печать. Но на нее моё проклятье не распространялось, хотя и немного продлевало жизнь. Она неизбежно умирала, а я находил её каждый новый жизненный цикл. Но я не могу приближаться.

– Отчего же? – спросила Чарли, плохо справляясь с нервной дрожью.

– Я плохо на нее влияю. – ответил тот. – Она становится жестокой, опасной. Она начинает сходить с ума. Может, это её проклятье за то, что не отвернулась от меня. Когда я это понял, то перестал искать встречи, а лишь наблюдал со стороны и помогал справляться с собой. Всегда есть люди, которые очень сильно раздражают, и ты должна помнить, что они появляются неслучайно. Борись изо всех сил, люби их, потому что даже самый небольшой всплеск ярости может повлечь за собой жуткое проклятье без права на прощение.

– А чего ты мне-то всё это говоришь? – с ненавистью бросила Чарли. – Ей и скажи!

Кай опустил глаза. Впервые по его бесстрастному лицу можно было судить, что ему неприятно.

– Ладно… мне всё ясно. – понурила голову та. – Я хочу уйти.

– Я провожу. – сказал он тихо. – Хотя можешь вернуться сперва в отель и отдохнуть. Вещи соберешь, силы восстановишь. А карточку оставь себе.

Чарли озарила совершенно безумная ухмылка.

– Расплатился, значит?

– Понимай, как хочешь.

Та испепеляла его не моргающим взглядом, явно позаимствованным у Авеля.

– Да нет уж, спасибо. Мы сделаем по-другому, потому что я ни минуты больше не хочу здесь оставаться. И ни в какой отель я не вернусь. Поэтому… я сейчас просто пойду, и ты уж постарайся, чтобы я вышла на дорогу, ладно? Там меня уже будет ждать машина, в которую я сяду и в полной тишине доеду прямо до дома. А потом мне привезут мои вещи. Аккуратно соберут и привезут. Уловил мою мысль?

С Чарли сейчас было бесполезно спорить. При свете луны она с остекленевшими выпученными глазищами и застывшим на молочного цвета лице оскалом выглядела зловещей. Она достигла того состояния, когда могла стать опасной для любого и не обязательно физически. Чарли умела причинить боль человеку, что непременно сделало бы ее фавориткой в коллекции Авеля….

– Да. – ответил Каин. – Уловил.

Чарли пренебрежительно фыркнула, круто развернувшись, и широким шагом ушла в чащу, нисколько не сомневаясь, что все ее требования будут исполнены. У нее всё болело, но превозмочь физическую боль куда проще, чем душевную.

Сидящий на коленях у тлеющего костра Каин смотрел ей в след. Лицо не было окрашено никакими эмоциями, потому что за столько лет краска просто выцвела, однако, несмотря на это, он казался глубоко подавленным. Жизнь фиговая штука, если живешь фигово. Так говорят….

Сквозь верхушки деревьев пробивалось поднимающееся солнце, окрашивая лес в раннее утро. Пели птицы. Начинался новый день. Еще один новый день из миллиарда новых дней. Каин опустил голову.

* * *

Всё вышло именно так, как потребовала Чарли. Просто. Всё было предельно просто, но только не на душе. Ощущение использованности неминуемо нарастало. Как замызганный презерватив, выкинутый неряхой на асфальт. Но она держалась… держалась долго. Пока шла по лесу, не подпуская мысли. Держалась в машине, даже не глядя на отсутствующее лицо водителя, и не запомнив ни цвета, ни модели. Не заметила. И только оказавшись дома… хотя нет, ком подкатил уже, когда Чарли проезжала по родной улице, на которой не была сто миллионов лет и уже не надеялась побывать. Но она подавила его. И лишь открыв дверь запасным ключом, который всегда лежал под каменной садовой гаргульей, жившей под вишней, и, наконец, слава Богу, оказавшись дома, Чарли расслабилась. Захлопнула за собой мир, как будто сорвав невидимую печать, сдавившую горло, словно ненавистный галстук, и рухнула на пол прямо в коридоре. Рухнула плашмя, как будто кто-то выстрелил в спину, а потом выдохнула. Казалось, что весь этот путь Чарли проделала на единственном вдохе, который застрял куском мяса где-то посредине и ни туда, ни сюда. Только здесь на полу ее дома, он куда-то исчез, растворился.