Я оперлась спиной на бетонную стенку, представила, как навсегда покидаю Сомбру, и испытала такое сильное облегчение, словно уже уехала отсюда и направляюсь к бесконечным северным лесам. Я жаждала тяжелой осмысленной работы, которая не требует много рассуждений. Я хотела трудиться плечом к плечу с единомышленниками и крепко спать каждую ночь, потому что усталость не оставляет времени для бодрствования и переживаний. Я мечтала даже о холодном климате, о непривычных перчатках и шарфах, о том, чтобы нос мерз от стужи, а не обгорал на солнце.

Мышцы челюсти расслабились. Я стала сжимать и разжимать кулаки, чтобы уменьшить напряжение в руках, потом наклонилась вперед и опустила голову на руки. Нужно отдавать себе отчет, что в Монтану я, вероятно, не попаду. Денег, чтобы выйти под залог, нет, а если меня признают виновной в покушении на жизнь дяди Стива, то и вовсе посадят в тюрьму. Я оглядывала крошечную камеру, и по спине у меня ползли мурашки. Мне нужны открытое пространство, ветер, дующий в спину, и солнечные лучи, обжигающие кожу. Я снова закрыла глаза и постаралась сохранять спокойствие. Это была самооборона, и я, слава богу, никого не убила. Я легла на бок и попыталась вообще не думать.

Принесли ужин вместе с новостью о том, что мое дело будет рассматриваться завтра утром. Я с благодарностью приняла пластиковый контейнер с супом, булочку и стакан воды, молча все съела и снова легла. Хотелось спать, но глаза не закрывались. Глядя в дно расположенной надо мной кровати, я представляла, как Девон кормит птиц. Отправлять его в загон было рискованно, но другого выхода я не видела.

Проверяющий от Джо Джареда прибудет на ранчо завтра утром. В то время как меня будут судить, он станет шнырять по ферме, составляя свой отчет. Я поежилась, вообразив, как он проверяет на свет свежесть яиц из инкубатора, хотя в наше время никто больше не пользуется овоскопом. Он будет вращать яйцо у отверстия прибора с сильным светом, высматривая сетку здоровых кровеносных сосудов внутри скорлупы. Вот только яйца в инкубаторе неоплодотворенные, и в луче овоскопа покажется лишь гладкий оранжевый круг желтка без всяких признаков жизни, похожий на гигантский рождественский фонарик. Джо Джаред отзовет свое предложение, и, чтобы покрыть судебные издержки, мне придется распродавать ранчо по частям, и я останусь ни с чем.

Следующим утром, позавтракав злаковым батончиком и маленьким пакетом молока, я переоделась в чистую одежду, которую собрала тетя Кристина, привез в участок Девон и передала мне охранница, — пару джинсов и белую рубашку с короткими рукавами.

Меня отвели по коридору в помещение с высоким потолком и большими окнами. Раньше я никогда не бывала в зале суда, но он напоминал те, что показывают по телевизору, — два стола для адвоката и обвинителя, развернутые к возвышенной платформе, где сидит судья. Позади низкой балюстрады находились три ряда скамей, пустых, если не считать мамы и Девона, оживившихся при моем появлении. Когда я увидела лицо бойфренда с его ободряющей улыбкой, в голове у меня отчетливо прозвучало: «Я не люблю тебя».

Сколько раз мы обменивались признаниями: «Я люблю тебя» — «Я тоже тебя люблю». Механическое подтверждение того, что мы друг другу не безразличны. Я не лгала, но внезапно мне стало ясно несоответствие между тем, что каждый из нас вкладывал в эти слова. Девон действительно меня любил, а я относилась к нему всего лишь как к способу весело провести время. Возможно даже, что его квартира нравилась мне больше, чем он сам. Я почувствовала себя ужасно виноватой.

Судья был угрюмым седеющим мужчиной с лохматыми белыми бровями и в черной мантии. Позади него на деревянных панелях висела голова толсторогого барана. При виде судьи я занервничала, но адвокат, которого мне назначили, — усталая темноволосая женщина в коричневом брючном костюме — наклонилась ко мне и попросила не волноваться. Заседание началось без церемоний, и, когда адвокату дали слово, она просто сказала: «Невиновна». Встал вопрос о залоге, и она выступила в пользу какого-то личного обязательства, ссылаясь на мои связи с местным сообществом, отсутствие приводов и тот факт, что я нужна на ранчо. Судья обратился к лежащим у него на столе документам, велел мне явиться в суд через девять дней и стукнул молоточком в знак того, что с моим делом он покончил.

Мама захлопала и встала. Звук гулко отозвался в пустом зале. Адвокат вручила мне стопку бумаг и сказала, что мы поговорим позже.

— Что такое личное обязательство? — спросила я ее. Я не услышала суммы залога — все произошло очень быстро.

— Это значит, вам доверяют, что вы придете на следующее заседание. Залога нет. — Она схватила свой портфель и оставила меня.

Я подписала какие-то документы, забрала свои вещи, и меня отпустили.

Вот так и получилось, что, все еще пребывая в растерянности, приятным июльским утром я вышла на свободу вместе с мамой и Девоном. Я провела ночь в тюремной камере с чрезмерно охлажденным кондиционером воздухом, и тепло словно приняло меня в приветливые объятия. Всматриваясь в далекий горизонт, я была безумно счастлива оказаться на улице. Мы направились по парковке к машине Девона. Мимо прогромыхал дизельный грузовик, испуская густые выхлопные газы, и я сморщила нос. Мама забралась на заднее сиденье, а я на пассажирское спереди.

— Это дело нужно обмыть, — сказала мама, чуть подпрыгивая на месте. Она распространяла вокруг себя кислый душок — остатки вчерашних коктейлей выделялись через поры. В зеркало заднего вида я рассматривала, как дреды обрамляют ее лицо. — Давайте завалимся к Пэту.

Было половина одиннадцатого утра. Бар уже открыт, но меньше всего мне хотелось выпивать с мамой и Девоном с утра пораньше.

— Вообще-то я стреляла в твоего брата, — напомнила я, глядя в окно, за которым проплывало почтовое отделение с выцветшим флагом. Я не гордилась своим поступком, но не собиралась квасить, притворяясь, что ничего не случилось.

— Вот зануда, — ответила мама и уныло откинулась на сиденье.

— Мой пикап у твоего дома, — сказала я Девону.

Он смотрел то на меня, то на дорогу. Я нашла в подоле рубашки свободную нитку и крепко намотала ее на мизинец, глядя, как багровеет кончик пальца, и думая о судебном заседании. Признаться в том, что я ранила дядю Стива, было все равно что встать перед расстрельной командой. Но я осталась жива. Через несколько дней я явлюсь в суд и буду настаивать, что это была самооборона. Повернувшись лицом к проблеме, я ощутила, что