— Эта инспекция ничего не даст,— твердо заявил Лыткарин.— Если художника прикрывает кум или авторитеты, мы ничего не узнаем. А от картины он, естественно, отмахнется. Ведь она сделана в этом году.

— Вот для этого тебе и понадобятся твои добрые отношения с питерской братвой. Пусть дадут маляву в зону своему человечку, а тот за пару-тройку дней все вокруг обнюхает. Когда ты туда приедешь, то, всем ясно, что, кроме кукиша в нос, ты ничего не получишь. Но статус инспектора тебе позволит разговаривать в отдельной комнате с любым заключенным. Прослушка там, конечно, имеется. Но отчет агент составит тебе письменно и лишь передаст его. Убеди братву, что ты на благо работаешь, так как эта инспекция может нас на убийцу Могилы вывести. А у них в любой зоне своих людей хватает. Сход удовлетворит твою просьбу. И обрати внимание на реакцию Медведева, когда он увидит картину. Если в его глазах сверкнет злость или зависть, значит, работал конкурент.

— Задача мне понятна. Намудрили. Жаль столько времени кошке под хвост выкидывать.

— А ты не жалей, Аристарх,— проворчал Трифонов.— Нам каждая щепочка дорога, чтобы костер разжечь. Противник у нас сильный. К нему без фактов и доказательств не подберешься. Тут тяжелая артиллерия нужна. Артобстрел, а потом атака всеми силами. И тылы успеть прикрыть…

— Стратеги! — хмыкнул Лыткарин.

В кабинет вошла секретарша.

— Извините, Александр Иванович, из Канады пришла телефонограмма от военного атташе Константина Даниловича Володарского.

— Зачитайте.

— «Огорчен и сожалею о случившемся. Вылететь в Россию по долгу службы не имею возможности.

Прошу следственные органы срочно принять меры по поиску моей коллекции, состоящей из семи картин. Реестр имеется у адвоката Д.И. Добронравова, которому картины были оставлены на сохранение. Надеюсь на его содействие следствию. Заявление отправляю факсом». Дальше дата. Сегодняшнее утро.

— Спасибо. Вы свободны.

Секретарь вышла.

— У меня складывается впечатление, что атташе лукавит,— задумчиво протянул Трифонов.— Он подчеркивает, что у него было только семь картин. Реестр их мы уже видели. Среди них нет «Сватовства майора», с которым Добронравов собирался в Москву. Не означает ли это, что от других пяти картин Володарский хочет откреститься? Нам не ясно, какую ответственность несет Добронравов перед атташе. Если он дал ему расписку с денежной ответственностью на семь картин, а получил двенадцать подлинников, то мне его маневр понятен. Добронравов с чистой совестью может пять картин, добытых незаконным путем, просто-напросто присвоить. Сделать с них копии, разрешить свои так называемые сомнения, заручась подтверждением экспертов, и в итоге сказать Володарскому: «Извини, приятель, но пять штук из твоей коллекции — не что иное как липа. А за липу я ответственности не несу. Забирай свой хлам обратно».

— Вы правы, Александр Иванович,— согласился Куприянов.

— Да нет, Семен, я не прав. В том-то все и дело… Тут задумка более хитрая и сложная. Если бы я был прав, то Добронравов должен был добраться с подделкой до Москвы и получить там акт экспертов, подтверждающий его сомнения в подлинности полотна, а он не доехал. Его похитили по пути в аэропорт. И потом, при таком раскладе вовсе не обязательно устраивать кражу картин. Пусть себе висят, как висели. Я высказал лишь предположение и сам же его опроверг.

— Хорошая версия. А если мы на место Добронравова поставим Шестопала. Знал он о марках или нет, нам так и не понятно. Но о картинах он знал все,— убедительно рассуждал Лыткарин.— Адвоката он выкрал, чтобы тот не раздувал скандал вокруг картин, и сам же их прибрал к рукам. А Добронравова запер в клетку и дал ему хороший урок, чтобы тот знал с кем имеет дело, по ходу дела и на марки наткнулся и их прихватил. А потом убрал свидетелей — Сошкина, Коптилина и Могилу, а адвоката отправил на больничную койку. Теперь Добронравов и рта не раскроет. Он запуган до смерти, да ему же еще и отдуваться за пропавшие ценности. Никто, кроме Шестопала, не знал, ни о картинах, ни о марках, ни самого адвоката…

— А в этом есть своя сермяга, Александр Иванович,— улыбнулся Куприянов.— Прикиньте на минутку, что Шестопал знал все о марках с самого начала. С того момента, как Лапицкая их приобрела. Допустим, он знал, что эти марки идут в приданое старшей дочери. А он ухаживал за ней. Но когда она его отвергла и нашла себе другого, то решил марки выкрасть. Но весенний налет на библиотеку Лапицких не увенчался успехом. И когда Лапицкая предложила взять ему марки на хранение в банк, он отказался, выдвинув бредовую идею, будто банки не отвечают за арендованные ячейки. Мол, рискованно. И предлагает использовать в этих целях авторитетного хранителя ценностей — Добронравова. Будто тот надежнее любого банка. Теперь мы знаем, как адвокат надежен… Таким образом, Шестопал избавил свой банк от ответственности — не стал бы он грабить сейфы своего детища… Все клиенты от него сбежали бы. А вот приятеля своего он мог обчистить очень просто, зная все его места, секреты и способы хранения. Когда вор крадет у вора, это даже престижно.

— С точки зрения логики выводы твои, Семен, вполне достойны уважения,— согласился Трифонов.— С точки зрения психологии ты не прав. Шестопал не любит шума, если это мешает его затее. Одно дело освобождение заложника: он продемонстрировал свою службу безопасности, подтвердив тем самым и надежность банка. Но пачкать свое имя в скандалах с грабежами?!. Нет. Подкопы, налеты, похищение людей, погром квартир… Шестопал не стал бы раздувать глупые и ненужные сенсации. И связываться с Могилой ему не имело смысла, когда в его распоряжении спецназ, готовый выполнить любое его задание. Тихо, без шума и профессионально.

— Например, вынести картины в коробке из-под холодильника? — переспросил Куприянов.

— Возможно, но лезть в квартиру второй раз и ломать мебель — смысла нет. Скандал тот, что получился, выгоден только Добронравову. В глазах общественности он — жертва. Честный человек, пострадавший за свою доверчивость.

— В таком случае они сообщники! — стукнул ладонью по столу Лыткарин, и сам испугался собственной выходке.— Я хотел сказать…

На столе зазвонил телефон. Трифонов снял трубку и долго слушал, что ему говорят, потом положил ее на рычаг и встал.

— Добронравова перевели в палату, и он готов дать показания. У каждого из вас есть задание, выполняйте. Все.

* * *

Давно Трифонов ждал этой встречи. Наконец он ее дождался. Все, что он хотел, так это выслушать версию самого Добронравова.

Больной выглядел куда лучше, чем можно было ожидать. Условия ему предоставили в соответствии с его кошельком: отдельная палата, телевизор, чистота и огромное светлое окно.

Возле кровати стоял стул, и, подобрав накинутый на плечи белый халат, Трифонов сел подле больного. Ни блокнотов, ни диктофонов он с собой не взял.

— Вам лучше? — спросил посетитель ровным тихим голосом.— Выглядите вы неплохо.

— Да. На днях хочу выписаться. С моими неприятностями некогда валяться по больничным койкам.