Такого с ней никогда раньше не случалось, и Мирцея, мгновенно забыв все наставления своей царственной бабушки, вдруг поняла, что готова на всё, чтобы ощутить эти губы и эти руки на своём теле.

Она очнулась, когда Галиган, встретившийся с ней глазами, вдруг перестал хохотать и, уставившись на неё, начал медленно краснеть. Мирцея отвернулась, моля Богов, чтобы никто из собравшихся в Зале гостей не обратил внимания на эту внезапно вспыхнувшую страсть.

Она смогла вытерпеть только три дня. Ворочаясь в постели бессонными ночами, она перебирала в уме все возможные способы увидеться с Галиганом наедине. И судьба милостиво подкинула ей такую возможность.

Рубелий отправился в Барлонию на очередную охоту гонять по лесам нагулявших жирок к скорой зиме кабанов. Палий, тяжело перенёсший траур по рано ушедшей жене, впервые решил поохотиться вместе с ним. Его младший брат Грасарий, прихватив подрастающего сына, поехал в Сенторию проверить состояние дел на каменоломне «Весёлая Вдова», доставшейся ему в качестве приданого его новой жены.

Дворец был пуст, и можно было действовать. Дрожащей рукой Мирцея вывела на листке цифру «20», нарисовала беседку со скамейкой в виде льва у входа и приложила к листку отпечаток своих красных губ. Сложив его, она сунула листок в книгу, на обложке которой золотыми буквами была выведена надпись «Истории прекрасных дам и кавалеров», и велела отнести её и отдать лично в руки Галигану Освелу, гостившему во дворце у своей тётки.

День тянулся невыносимо медленно. Мирцея то впадала в уныние, решив, что этот красавчик с томным взглядом ни за что не угадает, что она написала ему в записке. Потом её вдруг охватывал ужас – он всё понял, но просто не захочет прийти к ней на свидание. Зачем молодому парню, только появившемуся в свете, наследнику алмазных шахт Триании, на которого имели виды с десяток богатейших семей Нумерии, замужняя женщина, к тому же старше его на целых восемь лет.

Когда страхи отступали, ей становилось невыносимо стыдно от того, что она собиралась сделать. Рубелий никогда не был ей верен, но Мирцея смотрела на его похождения с лёгкой усмешкой. Главное, для чего ей был нужен Рубелий – трон для её сыновей, и она, следуя советам бабушки, закрывала глаза на его маленькие шалости на пути к этой вершине.

Конечно, нельзя сказать, что совсем уж закрывала. Порой она устраивала мужу жуткие сцены с битьем дорогих ваз из хрусталя и с бурными рыданиями, когда он забывался и приносил домой в кармане какую-нибудь интимную часть женского туалета. Имея соглядатая в лице личного прислужника мужа, устроить такое было полной ерундой.

Рубелий заикался, бледнел и клялся, что он совершенно ничего не помнит и не может даже представить себе, откуда в его карманах берутся подобные вещи. И что он вообще никогда-никогда, даже в мыслях, не изменял своей драгоценной жёнушке.

Новое колечко с крупным алмазом или ниточка розового жемчуга несколько смиряли её праведный гнев, а раскаявшийся преступник даже бывал снова допущен в супружескую постель. Они оба прекрасно понимали и принимали условия этой игры.

Её внезапно вспыхнувшая страсть полностью выбивалась из всего того, чем Мирцея жила до сегодняшнего дня. Женская измена здесь не то чтобы жестоко каралась, учитывая довольно свободные в общем-то нравы жителей Остенвила, да и всей Нумерии.

Но Мирцея… Она была женой человека, которому в скором времени предстояло стать Повелителем Нумерии (к чему она сама, между прочим, приложила немало усилий). И её неверность могла грозить скандальным разводом и позорной ссылкой в Гахар. Где её давно уже никто не ждал…

Он пришёл. За полчаса до свидания Мирцея уже пряталась за высоким кустом и наблюдала за входом в беседку. Галиган подошёл, оглянулся по сторонам и, увидев, что беседка пуста, растерянно затоптался на месте.

Подбежав к нему, она без слов затащила его внутрь и, обхватив руками шею, впилась губами в его влажные пухлые губы. Они страстно целовались, всё сильнее сжимая друг друга в объятиях. Галиган обжигал поцелуями её лицо, шею и грудь, а его пальцы искали и находили малейшие лазейки в её строгом платье.

Он оказался не таким уж неискушенным юношей, как ей показалось на первый взгляд. Его рука смело скользнула под платье и начала медленно двигаться вверх по её бедру. Мирцея охнула и замерла, позволив горячим пальцам юноши продолжить свой путь. Чувствуя полную безнаказанность, они легонько пробежались по жёстким завиткам внизу живота и вдруг нырнули в самое сердце влажного бутона, истекающего горячим соком.

Мирцея вздрогнула и застонала от наслаждения. Даже спустя все эти годы она помнила, как Галиган легко подхватил её и усадил на стоявший в беседке стол, как широко развёл её ноги, и как она, задыхающаяся от дикого желания, вдруг ощутила в себе его твёрдый горячий член.

Дальнейшее ей помнилось смутно. В память врезались только его влажные жадные губы, закрывавшие ей рот, да едва доходивший до её сознания сдавленный шёпот: «Тише, дорогая… тише… тише… тише… тише…»

Их следующие свидания окончательно потерявшая голову Мирцея устраивала то в своей спальне, рискуя быть застуканной, несмотря на все предосторожности, собственным мужем, то в спальне своей прислужницы, куда Галиган пробирался по тайной лестнице, ведущей из внутреннего двора в один из коридоров дворца.

Мирцея находила массу способов, чтобы увидеть своего любимого и, даже проходя мимо в толпе гостей, успевала подать ему губами или руками условный знак. Иногда среди бала или торжественного ужина они незаметно исчезали, чтобы в одном из укромных мест насладиться куда более изысканным блюдом – телом любимого.

С этим наглым и беспринципным красавцем, не знающим границ сладострастия, она забывала обо всем. О своем муже, иногда с удивлением поглядывающим на её отрешённое лицо с блуждающей по нему улыбкой. О детях, чьи милые тайны и смешные горести стали ей теперь совершенно не интересны. О времени, которое беспощадно и неумолимо текло за стенами их временных любовных гнёздышек.

Ей нравилось в Галигане всё: низкий волнующий голос, которым он говорил ей самые гадкие и бесстыдные вещи; его пухлые губы, которые она любила легонько покусывать; ловкий язык, ласкающий самые потаённые уголки её тела. Его руки, сильные и ласковые, знали каждую её ложбинку и каждую выпуклость, пальцы легко пробегали по самым чувствительным местам и, даря ей невыносимую сладкую муку, заставляли её тело выгибаться и дрожать от безумного, всепоглощающего желания…

Дикого желания принять его в себя и снова почувствовать бешеную силу молодого самца, которому она не могла, да и не хотела сопротивляться. Ей хотелось одного – чтобы он всегда любил её, а она, задыхаясь от счастья, ощущала бы на себе всю тяжесть его мощного мускулистого тела и раз за разом слышала эти хриплые победные стоны, вслед за которыми горячая струя его семени заливала её трепещущее лоно.

Ровно через год их тайных встреч Мирцея почувствовала, что беременна. Ни секунды не сомневаясь в том, кто отец ребенка, она не могла позволить себе потерять это дитя. Любимое дитя от любимого мужчины. Чтобы не вызвать подозрений Рубелия, она, содрогаясь в душе от каждого его прикосновения, устроила ему незапланированную ночь любви, и через две недели объявила законному супругу, что скоро он снова станет отцом. Уже в четвёртый раз.