— Так он не выходил?

Кухмистер глянул в окно и увидел рядом с дворником другого плотника.

— Пиши, пиши, Глашка, — сказал он. — Это жениху твоему очень интересно может быть. Плотник-то он не настоящий. Нешто у меня на кухне ржавые ножи могут быть. А у него струмент в ящике ржою покрыт…

— А что, Артемий Иваныч сейчас придет? — оживилась Глафира.

— Обещался судок вернуть, — ответил Петр Емельянович. — К тому же я приглашения напечатал, пора уже рассылать, а еще генерал на свадьбу не выбран. Может, их превосходительство кого пригласят…

— Ты бы, Петр Емельянович, не торопил бы так, неприлично. Я вот заметила, как их превосходительство головой покачивает неодобрительно.

— Знаем мы, чего они головой качают, — самодовольно ответил кухмистер. — Тут все на мази. Только ты, Ивановна, языком-то не шевели, не испорть все. Нам все поскорее надо, чтоб не прознали, а то козню какую-нибудь непременно учинят, в газеты опять гадость какую про нас пропечатают… Да и служба у Артемия Иваныча вон какая опасная. Помнишь, как позавчера нигилисты само его превосходительство чуть у нас на глазах не убили? Артемию Ивановичу до назначенной даты еще девять дней прожить надо — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить… — Петр Емельянович перекрестился. — Лучше поспешить, уж лучше вдовой быть, чем в девках. Да и пенсию ей назначат, поди, немалую.

— Я не хочу вдовой! — начала подвывать Глафира.

— Потом моя очередь замуж будет! — торжествующе сказала Василиса.

— Цыц, дуры! Вон, они уже на извощике приехали! Бритые! Глашка, вся рожа в варенье! Ивановна, дай ей по лбу, чего она глаза вылупила!

Кухмистер поплевал на руки, пригладил пробор перед зеркалом и поспешил в переднюю открывать дверь, на ходу влезая в рукава сюртука.

— Что с вами, ваше превосходительство? — послышался его удивленный голос.

— Заговорщики опять пытались зарубить, — ответил поляк.

— Кабы не ваш судок, папаша, быть бы его превосходительству покойничком, тут к бабке не ходи. Примите свое имущество, пострадавшее за царя и Отечество. — Артемий Иванович протянул будущему тестю судок с рассеченным шелковым чехлом, в прорехе которого поблескивал помятый мельхиоровый бок.

— Что же это, никак саблей вам шубу-то прорубили? — сказал Лукич, поднявшийся наверх, чтобы помочь важным господам снять верхнюю одежду и доложить о сегодняшних наблюдениях. — Али топором? Вон, кровищи-то сколько за подкладку натекло.

— Не такая большая ценность — жизнь его превосходительства по сравнению с августейшей жизнью нашего Государя, — сказал, обидевшись, Артемий Иванович. Все жалели поляка, а его, живого героя, словно не замечали! А кухмистер даже поморщился, забирая из рук будущего зятя покалеченный судок!

— Проходите же скорее к столу, уж все готово! — суетливо сказала Агриппина Ивановна.

— Водочки откушать? Или вам по болезненности нельзя?

— Можно, — сказал поляк.

— До завтрева нам генерал Черевин велел персонально от вас за домом понаблюдать.

— Через что же это вы, Артемий Иванович, солидности мужской на лице лишились? — со скрытой издевкой спросила Василиса. — Раньше-то вы положительней были…

— Молчи, дура! — окрысился на дочь кухмистер. — Не встревай, коли Бог ума не дал. Вот его превосходительству бакенбарды даже больше бороды идут, вылитый император австрийский!

— А что у нас в доме напротив? — перевел разговор поляк.

— Крутились около балашовского дома плотников двое подозрительных, — за дочерей ответил кухмистер. — Я к кухарке ходил, прописать ей ижицы малую толику, — копыто свиное без спросу стащила, анафема, — и встретил одного спускающимся с чердака. Инструмент у него ржавый в ящике, так что никакой он и не плотник.

— А второй дворника отвлекал в это время! — встряла Глафира.

— Известное дело, — подал из прихожей голос Лукич. — Один отвлекает, а второй в это время по чердакам шарит. Мазурики! Я этого второго уж видал разок прежде, он в ту субботу целый день у Балашихи в доме пробыл. А этот, который в дом пошел, так из него и не вышел. Где-то сидит. Должно быть, ночи дожидается. Чего украдет, а утром его подельник опять дворника отвлечет — вот он с краденым и смоется.

— А у сапожника на чердаке опять нечисть выла, — доложила Василиса.

— Черт с нею, с нечистью. Надо бы этого плотника поймать. — Поляк встал, поморщившись от боли в спине, и кивнул Артемию Ивановичу. — Пошли.

Они ушли, но очень скоро вернулись.

— Уехал уже ваш плотник, — сказал поляк. — На нашем извощике. Пока вы тут в прихожей нас встречали. Пожалуй, надо выпить!

— Что ж только выпить? — забеспокоилась Агриппина Ивановна. — У нас и закуска готова! А какое жаркое у Петра Емельяновича получилось!

— Опишите-ка нам этих плотников, — сказал Фаберовский, когда они плотно пообедали и изрядно выпили.

— Они промеж себя похожие, — сказала Агриппина Ивановна, с умилением глядя на своего будущего зятя, отставившего в сторону тарелку с обглоданными костями и вытиравшего жирные пальцы о салфетку.

— Точно так, — согласился кухмистер и тоже взглянул на Артемия Ивановича. — Как пара рябчиков.

— Хоть одного тогда опишите, — попросил поляк.

— Брюнет, — сказала Василиса. — Но неинтересный. И борода дикая.

— Понятно, — удовлетворенно рыгнул Артемий Иванович. — А вы что скажете, папаша?

— Чернявый — это точно. А мордой, точно, осетр. Но не то, чтобы белуга, а стерлядкой, скорее, только с бородой.

— Стерлядка с бородой — это же Пушкин, только наголо бритый! — воскликнул Артемий Иванович. — Агриппина Ивановна, несите-ка нам стерлядку, портрет будем делать. Да водочки побольше, в графинчике уже кончилась. А что ж вы, папаша, портрет свой не закажете?

Артемий Иванович откинулся на спинку дивана и оглядел стены, на которых были одни фотографии и ни единого портрета. Принятая пища давила на грудобрюшную преграду, словно говорила: я здесь пока полежу, доколь внизу место не освободится.

— Да дорого выходит, дорогой Артемий Иванович. Обратился я было к Бруням, так они такую цену заломили — впору самому за кисть браться!

— А хотите, папаша, я лично ваш портрет напишу? А что, я могу! Моей работы портреты Государя даже в Якутске известны!

— Пан Артемий! — забеспокоился Фаберовский, видя, как шлея медленно сползает под хвост Артемию Ивановичу.

— А что? — приосанился тот. — И генерала Черевина я портрет напишу! Мы его вообще на свадьбу пригласим!

— Вы, папаша, только приглашение ему солидное изготовьте, — сказал Фаберовский кухмистеру.

— На ловца и зверь бежит! — Петр Емельянович вскочил, подбежал к бюро и суетливо стал рыться в его ящиках. — Погодите, погодите, — бормотал он. — У меня на такой случай особые приглашения отпечатаны…