повреждены башня и подбашенный лист. Убедившись, что машину невозможно восстановить во фронтовых условиях, капитан Плакатин снял с нее негодную башню, заварил листовой сталью образовавшееся отверстие и поставил на площадку строительную лебедку с краном-стрелой. Все просто и разумно. А наш своеобразный тягач, оказался прямо-таки универсалом. Мог и башни снимать, и эвакуировать с нейтралки подбитые или застрявшие танки, что было очень важно, так как мы в то время не располагали мощными эвакосредствами.* * *

Ноябрь в сорок первом выдался на редкость студеным, ветреным. Над землей то и дело кружила метель. Ремонт танков в открытом поле под огнем противника требовал неимоверного физического и морального напряжения. Соприкасаясь с ледяным металлом, ремонтники сдирали с ладоней кожу. Легче было только тем бригадам, которые работали внутри танков. Люди приспособились поджигать в котелке или в жестяной банке смоченную в солярке ветошь, а над огоньком можно было и руки погреть, и инструмент согреть. Спали и ели в полном смысле слова на ходу. Многие специалисты страдали от гнойничковых язв, которые появлялись на теле в результате постоянного соприкосновения с дизельным топливом — им была пропитана вся одежда, вплоть до нижнего белья. Однако ни трудностей, ни лишений никто будто и не замечал.

Стало незыблемым правилом: «То, что можно отремонтировать на месте, — ремонтируй!» И под огнем ползли к танку, захватив вещмешок или противогазную сумку с нехитрым инструментом.

Слово «брак» вообще отсутствовало в их лексиконе. Когда же в середине ноября возобновилось наступление противника на столицу, наши рабочие стали еще требовательнее и к себе, и друг к другу.

Не считаясь с потерями, гитлеровцы стремились любой ценой прорваться к Москве. Стойкая оборона наших воинов изматывала силы противника, некоторые населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки.

Должен сказать, что ремонтно-восстановительные роты, имевшиеся в каждой танковой бригаде, буквально шли вслед за атакующими танками, чтобы в случае необходимости оказать немедленную помощь.

Такие роты были своего рода передовыми отрядами танкоремонтной службы. Вот перед кем, как говорится, надо снять шапку! Бойцы ремонтно-восстановительных рот непрерывно питали танковые войска возрожденными к жизни машинами. Ремонтировались они там, где людей каждую секунду подстерегала смерть. Скажу без преувеличения: если ремонтные средства армий и фронта, как правило, возвращали танки на вторые сутки, а в ряде случаев и позже, то ремонтно-восстановительные роты (кто-то тепло и метко окрестил их «летучими голландцами») делали это через несколько часов, максимум через сутки после выхода танка из строя.

Вот как отзывался, например, о своей роте командир 1-й гвардейской танковой бригады генерал М. Е. Катуков: «В боевых успехах 1-й гвардейской бригады немалая заслуга принадлежит нашим воинам-ремонтникам и инженерно-техническому составу. За шесть месяцев беспрерывных боевых действий под Москвой [314] они отремонтировали 329 танков и других машин, подготовили к отправке в капитальный ремонт более 50 танков, эвакуировали 99…»

* * *

Незаметно наступила ночь. Слышим невдалеке разговор.

— Что за полуночники? — спрашиваю Пикашева.

— Ремонтники воентехника 1 ранга Бойко собираются вытащить с нейтралки КВ, — ответил за Пикашева Хотулев.

— Вот вам и подмога, — сказал я и предложил товарищам выйти из блиндажа.

— Да, люди стараются и приказа не ждут, — уважительно произнес заместитель командующего.

Чистое небо было усеяно крупными звездами. Всходила полная луна. По мирным временам, конечно, красота неописуемая, но воентехник Бойко, стоявший в двух шагах от меня, с неприязнью взирал и на звезды, и на луну. Понять его было нетрудно: для эвакуатора лунная ночь — плохая ночь. Ему больше по сердцу затянутое тучами небо, метель, ветер, снег. Однако отбуксировать КВ на свою сторону надо было во что бы то ни стало. И Бойко, приподнявшись над бруствером, напряженно глядел в сторону противника. До немецких окопов — метров четыреста, но танк стоял ближе.

— Пора, Бойко, — тихо произнес находившийся с нами помпотех танкового батальона капитан П. М. Ковтуненко, и Бойко, подав рукой знак двум бойцам, первый перебрался через твердый бруствер. Бойцы в белых маскхалатах — за ним. Они тащат за собой трос и стараются ползти бесшумно. Но это не удается. В ямах и воронках от снарядов и мин днем стояла вода, потом ударил морозец. Лужи покрылись льдом, а снег — хрустящей коркой. И как ни старались эвакуаторы, под ними все же предательски похрустывал ледок.

Однако вокруг было тихо.

Последние пятьдесят метров ремонтники проползли так незаметно и с такой ловкостью, что даже опытный наблюдатель, каким слыл в бригаде Ковтуненко, не увидел их: белые маскхалаты полностью слились с лежавшим вокруг снегом.

И уж, конечно, никто не заметил, как один из помощников Бойко юркнул в танк, чтобы снять со скорости рычаги, как все трое цепляли трос и проверяли исправность гусениц…

Их увидели лишь тогда, когда они возвращались назад.

— Давай, — приказал Бойко механику-водителю тягача.

Тягач загрохотал и с силой потянул танк. Несколько минут гитлеровцы молчали, потом послышались крики, застучал один пулемет, к нему подключился другой. Но было поздно: в ответ уже ударили наши пушки.

Отдышавшись после пережитого, Бойко ласково похлопал рукой по холодной броне танка, благополучно прибывшего к своим, и сказал:

«Еще повоюешь, браток…» И танк действительно повоевал!

* * *

Не могу забыть такой эпизод. В пятидесяти метрах от вражеской позиции был подбит наш танк. Дождавшись ночи, командир отделения ремонтной летучки И. Я. Гарбузов и слесарь-монтажник И. Г. Мельников осторожно подползли к машине и выяснили: пробиты масляный бак и фильтр. До наступления рассвета починили и то, и другое. А масла нет! Убедившись в этом, Мельников под огнем врага пополз в наше расположение, взял двадцатилитровый бачок с маслом и — обратно. Наши прикрывали его огнем. Старший сержант Гарбузов быстренько залил масло, нажал на стартер — и поминай, как звали. Фашисты пришли в неописуемую ярость: машину