добились того, что правительство объявлено большевистским, и его ненавидят все разумные люди. Теперь мы сделаем ему денежную инъекцию с одной только целью: чтобы оно приняло наш проект реформ. Многого обещать не будем, поскольку оно все равно должно пасть. Кажется, у нас с президентом есть взаимопонимание, но нам необходимо быть начеку, чтобы не упустить благоприятного момента для тайного сговора с руководителями оппозиции и возглавить в подходящий момент переворот. Все хотят быть в контакте с компанией. Получится так, что, если нынешнее правительство падет, мы сами займемся формированием нового. При этом все будут считать, что мы освободили страну от тирании.

Доктор Куэльяр вытянул вперед свой нос:

— Теперь разрешите мне, доктор, сказать два слова в поддержку вашей блестящей идеи. Поскольку мы должны блюсти интересы компании, постольку мы вынуждены в необходимых случаях контактировать с правительством. Желаете заем — пожалуйста. Намереваетесь поставить министра из наших — тоже неплохо. Важно, однако, не афишировать, что он наш, напротив, какое-то время он должен стоять на стороне деспота, а затем накануне переворота, по нашему сигналу, демонстративно уйти в отставку.

Омонте, запустив большие пальцы в карманы жилета, на котором красовалась золотая цепочка, неторопливо барабанил остальными по животу. Сеньор Куэльяр передвинулся на самый краешек стула и так пригнулся, что острые колени едва не касались его конусообразного носа.

— Я берусь предложить правительству заем. Мне это просто сделать, поскольку я далек от политики.

— Очень хорошо, — сказал Апельд. — Первый шаг — заем. За это мы получаем министра финансов, а следовательно, и разрешение на вывоз капитала в Нью-Йорк и на преобразование компании в акционерное общество. Превосходно. Мне говорили, сеньор Омонте, что у вас отличные советники.

— Рад слышать, рад слышать…

— Позвольте одно замечание, — сказал сеньор де Куэльяр, проглатывая слюну. — Значит, так… Доктор Гуаман высказал мнение о том, чтобы мы обратились к правительству с просьбой отменить чрезвычайное положение. Это нам не выгодно. Именно теперь пресса должна молчать. Всегда найдется газетенка, которая с готовностью начнет вопить по поводу того, что мы, дескать, разбазариваем природные богатства Боливии.

— Верно, верно…

Совещание продолжалось два часа. Омонте встал, поощрительно похлопал по плечу своих советников, Гузмана и де Куэльяра. Этот последний услужливо смахнул своим носовым платком пылинку с плеча сеньора Омонте. Доктор Давалос нисколько не жалел, что его вызвали из Ла-Паса.

Они вышли из здания банка и отправились на обед, который давала в честь Омонте Ассоциация мелких шахтовладельцев. Подавая хозяину пальто, доктор Давалос шепнул ему на ухо, разумеется, в шутку:

— Кажется, наши ученые доктора не прочь стать министрами в правительстве тирана…

В течение нескольких дней миллионера осаждали старые знакомые, разведчики недр, просители, желавшие изложить ему свои предложения. Среди них был и заморыш Удаэта, он назвался школьным товарищем сеньора Омонте.

— Удаэта? Школьный товарищ? Скажите ему, что я никогда не учился в школе!

После обеда, когда Омонте был уже в вестибюле, его снова атаковали какие-то старые приятели и, заикаясь, пытались что-то объяснить своему высокопоставленному другу.

— Да, да… Обратитесь к моим инженерам. Для этого есть контора.

Он хотел было растолкать людей, окруживших =его тесным кольцом. Безрезультатно. Не помогли и вежливые увещевания управляющего и адвокатов.

— Извините, сеньоры, но сеньор Омонте спешит на важное совещание. Вы можете поговорить с ним завтра…

При выходе из отеля, где был устроен обед, когда Омонте в сопровождении свиты уже направлялся к своему автомобилю, перед ним вырос какой-то старик, высокий, тощий, с красными слезящимися глазами, с двумя глубокими — словно два. шрама — морщинами, идущими от ушей до уголков рта, на голове — огромная широкополая шляпа. Омонте подумал, что это просто какой-то зевака и хотел уже сесть в машину, но мужчина рукой преградил ему путь:

— Минуточку, Я хочу вам сказать одно словечко…

Омонте несколько оторопел и нахмурил брови.

— Зайдите ко мне… — начал было Омонте.

И тогда старик прошепелявил, обдав его винным перегаром:

— Не узнаешь меня? Я Непомусено Рамос.

Омонте набычился и спросил:

— Что вы хотите?

— Сущий пустяк. Я только хочу сказать, что ты — вор!

Он ясно произнес это слово и в упор смотрел на миллионера своими слезящимися, навыкате, глазами. Потом громко крикнул:

— Да, я сказал, что ты — вор!

Вмешались окружающие и оттеснили старика.

— Вы с ума сошли! Какая наглость! Надо позвать полицию!

Омонте замахнулся палкой, но Апельд и Давалос взяли его под руки и усадили в машину.

— Этот наглец пьян. Просто пьян… — бормотал миллионер хриплым голосом.

Дверца захлопнулась, и сидящие в машине снова посмотрели на странного субъекта. Доктор Лоса сказал:

— Он пьян. Это тот самый Рамос — помните, дон Сенон? — тот самый Рамос, который хотел отсудить у компании рудник «Монтекристо», то есть, я хочу сказать, рудник «Голубой». Мы выиграли тяжбу. Вот потому-то… Ну, теперь мы его упрячем в тюрьму.

Между тем седоусый старый Рамос, стоя на тротуаре в толпе людей, указывал на отъезжающую машину и объяснял собравшимся:

— Он подкупил суд. Этот бандит всех держит в кулаке. Но я доволен: я прямо сказал ему, что он жулик.

Компания предоставила правительству заем. В первый же свой приезд из Европы Омонте подписал соглашение, по которому правительство получало шестьсот тысяч фунтов из расчета восьми процентов годовых (кроме первого, льготного, года), за вычетом суммы амортизации, с условием, что деньги пойдут на нужды железнодорожного строительства через банк Омонте под наблюдением доверенных лиц правительства и предприятия.

Президент предложил дону Густаво де Куэльяру как специалисту и как человеку, стоящему вне политики, пост министра финансов, что было одобрительно принято прессой и начальником генерального штаба, который в специальном приказе выразил от имени армии удовлетворение, поскольку отныне портфель министра финансов переставал быть «предметом недостойных политических махинаций».

Поначалу строгий надзор министра финансов пресек намерения правительства оплачивать секретную полицию из сумм, предназначенных для строительства железной дороги.

— Я объяснил президенту, — говорил по этому поводу доктор Давалос, — что мы живем не в идеальном государстве Платона, поэтому правительство вправе иметь секретные фонды для всяких политических дел. Но изъять деньги из фондов железнодорожного строительства значило бы отнять у народа мечту о техническом прогрессе. Я внушил президенту, чтобы он изыскал другие источники.

Одновременно доктор Давалос счел уместным представить в министерство просьбу об утверждении статута нового акционерного общества горнорудной промышленности под названием «Омонте тин энд энтерпрайсис консолидейтцд» с местопребыванием в Нью-Джерси и с отделением в Боливии. В документе излагался протест против уплаты налогов за перевод капитала за границу. Сумма налога составляла триста тысяч боливиано.

В связи с этим была