Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оля представила меня ребятам с самой лучшей стороны. Лишь глянув на меня, они поняли всё: пожарили картошечки, говяжьей печени, послали гонца за вином, затопили баньку. Пять счастливых дней я провел на лоне любви и согласия моих новых друзей, за что огромное им спасибо – они вернули меня к жизни.
Приехал Тропилло, перевёл небольшую сумму на счет Института, правда, не всё. Пустили нас с оговоркой, что через две недели задолженность должна быть погашена полностью. После шуваловской реабилитации я ринулся в бой, существенно обновив своё внутреннее состояние. В течение двух недель мы как-то очень по-быстрому закончили запись всех инструментов. Я убедил Першину, что не нужно нагромождать пачки лажовых дорожек, а кардинально стереть всё сомнительное и приступить уже к сведению, наконец. Ольга тоже страшно устала от всей этой записи, положилась полностью на моё чутьё и не обманулась… к исходу лета большой фрагмент альбома уже был готов.
Андрею Ольга сказала, что очень довольна нашей совместной работой, что надо было сразу направить её ко мне, и что следующий альбом она непременно будет писать со мной… о ужас! Не узрите в моем крике ноту неблагодарности – напомню, что с Першиной я дрызгался год абсолютно бесплатно. Я был на ставке у Тропилло – в Лютеранской организации числился звукорежиссёром, трудовая книжка моя лежала там. Ждать этой зарплаты можно было и месяц и два, а то и больше, в то время как разовые халтуры оплачивались, что называется, прямо на месте. В связи с Ольгой любых халтур я был лишён: после меня приходил кто-то другой с кем-то работать – получал деньги, предо мной то же самое, а я ходил впроголодь. Поэтому я страшно испугался перспективы второго альбома и просил Тропилло всячески это дело оттянуть. В глубинах моего сознания уже зарождался новый альбом “Любовь к жизни”, уже руки чесались заняться им.
В очередной раз, уезжая в поездку, Ольга торопила меня сделать чистовое сведение одного из фрагментов. Першина много передвигалась, и могла запросто отменить билет, если что-то не успевалось. Поздно вечером в самый разгар работы замигала сигнальная лампочка, я вышел в коридор: по ту сторону решётки, в темноте стоит Юрий Шевчук: «Здравствуйте, Ольга Першина здесь записывается?»
Я удивился, вроде знакомы, а он меня не узнал: «Проходите», – отрываю ему дверь. Он одет совсем не так, как Юрий Шевчук, а, присмотревшись, понял: просто похож. Бархатный зелёный пиджак с блестящими золотыми пуговицами. На переносице золотые очки: «А вы, собственно, кто», – спрашиваю. – «Я – старый Олин друг. Узнал, что она записывается, пришел навестить. Живу я рядом, вон мои окна», – он показал рукой: в глубине колодезной Петроградки ярко светились окна его квартиры.
Познакомились: друг Олиной юности Сергей Кирьянов, председатель союза промышленников и предпринимателей Санкт-Петербурга. Он прикупил какими-то партизанскими тропами себе квартиру прямо напротив нас, которая нигде не значилась – у неё даже не было адреса. Использовал он её для конспиративных целей. Бывало, он предоставлял это жильё людям, которым нужно было спрятаться где-то. А часто там просто жили разные люди, в частности – был замечен актёр Лёня из фильма “Бандитский Петербург” – тот самый, с которым Певцов конфликтовал, а потом взял и убил, за что друганы упрекнули, мол, за что ты его, он правильный пацан.
Частенько мы бывали там – пообщаться с людьми иного круга, поесть бутербродиков и попить смирновочки, которую хозяин предпочитал. И вот, как-то раз, во второй половине июня, аккурат в дни, когда Шамиль Басаев напал на Буденовск и захватил больницу, мы сидели, провожали Першину в поездку очередным срочным ночным сведением. Если ранее Ольга могла отменить, случай чего, свою поездку, в этот раз они ехали группой, и в этот раз всё было жёстко: семь утра самолёт вокзал. А тут Сергей кричит нам в открытые окна: «Эй! Битлы! ну-ка давайте все ко мне! Что вы делаете?» – «Да вот, – отвечаем, – ночная смена у нас, к утру должны закончить, Оля уезжает». – «Так мы её проводим! Оля! О-оля! У меня день рождения, ребята, давайте все ко мне!»
Мы никак не могли принять заманчивое предложение Сергея, но тот был непреклонен. Я говорю: «Серёга, ты человек видный, друзей у тебя полно, неужели ты сейчас один сидишь?» – «Да все спят уже, в отрубе. Полный дом еды и питья, я не сплю и только вы вокруг. Идите ко мне, будем гулять до утра».
Никак он не мог смириться со своим одиночеством. А мы никак не могли составить ему компанию. Самолёт неумолимо улетал утром в Лондон. Отказались вежливо, сидим, работаем, и вот выходим чаю попить на кухню. Вдруг – бз-дынь – отскочив от каменной стены, по полу покатился металлический шарик. Бз-дынь – второй. Ясное дело – стреляет в нас добрый предприниматель. Оружия у него всякого полно – коллекционер. Хранил он свой арсенал прямо там, и я, весьма напрягшись, спрашиваю его в оконный проём: «Ты что Серег, сдурел в натуре? Ты чо палишь?» – «Ну, вы же добрым советам не внемлете, что мне остается делать? Буду выкуривать вас оттуда».
Я перепугался не на шутку. Краем глаза, как-то раз я видел коллекцию Сергея, и было там всё, сабли, ножи ятаганы… вплоть до гранатомёта, как мне тогда показалось. Во всяком случае, выкурить нас у него было чем, в этом я совсем не сомневался. Оттого и струхнул не на шутку. А тот не унимался: поиграв с пневматической игрушкой, он взял в руки семизарядное помповое ружьё, заряженное крупной картечью: «Вы по-прежнему не передумали?» – грозно спросил, уже изрядно подвыпивший, Серёга». – «Нет, – отвечаю ему, – знал бы ты, как нам самим хочется к тебе прийти, поесть икорочки, миноги в масле; выпить водочки… ну что ты, в самом деле, а?» – я делал всё что мог, чтобы унять его раздражение. Но мою длинную ночную тираду прервал оглушительной силы удар… он выстрелил из помпового ружья по водосточной трубе, превратив её в решето. Нужно ли говорить, насколько это было громко в колодезных домах на Большом проспекте П.С. в три часа ночи? Казалось – обрушились небеса. Мы с Олей
