Впрочем, нет, он поторопился с выводом… Царственная осанка и властный взор не могли принадлежать простому человеку.

Яромир преклонил колено перед престолом. Конечно, по деревянным изображениям трудно судить об истинном облике…

— Догадался? — спросил тот, кто сидел на престоле.

— Благодарю тебя за помощь, великий Весьерод.

— Надеюсь, ты не возьмешь этих слов назад, когда поймешь, что благодарность много больше моей помощи.

Ошеломленный Нехлад не знал, что сказать. Весьерод грустно покачал головой:

— Я не всесилен. Так уж устроен мир. Понимаю, каково тебе слышать такие слова, но, поверь, меня это нисколько не печалит. Признаться, будь у меня всемогущество, я бы не знал, что с ним делать. И возможно, я остаюсь верховным славирским богом лишь потому, что хорошо это понимаю, — добавил он с улыбкой, которая тотчас угасла. — Хотя сейчас лишние силы пришлись бы кстати… Ты выбрал путь, на котором едва ли встретишь помощь, а я могу только ответить на вопросы… если на них есть ответы.

Нехлад, как мог, собрался с мыслями.

— Я не дерзаю понять глубинные помыслы бога, — решился он наконец. — Но ответь: почему ты выбрал для беседы меня, когда тысячи людей жаждут услышать таое слово — и не слышат его?

Весьерод улыбнулся:

— Хороший вопрос. Но он больше пристал волхвам, моим служителям. Например, помощнику верховного обрядника Верхотура, веру которого подтачивают сомнения.

— Однако я хочу услышать ответ. Почему тот волхв не заслужил его?

— Он заслужил право сам понять истину. На свете нет ничего неизменного. Люди называют себя детьми богов, но отчего-то не хотят признать, что детям когда-то нужно вырасти. В былые времена мы часто вмешивались в дела земные. Тогда в этом была необходимость. Вы, славиры, наше возлюбленное племя, были подобны младенцам, нуждались в защите и покровительстве. Однако долго ли может народ оставаться ребенком? Как и для человека, этот срок когда-то кончается. Пора вам взрослеть.

— Значит, настанет когда-то пора и стареть? — прошептал Нехлад, глядя в пол и вспоминая догадки Ростиши, который тоже говорил о кончине племен и народов.

— И умирать, — кивнул Весьерод. — Все смертно.

— Все? И даже… — У Яромира не хватило смелости договорить, но бог его понял.

— И мы. Хотя наша жизнь иная. Боги бессмертны, однако время нашего существования ограничено. Не пытайся понять: для смертного эта загадка не имеет разрешения. Разве что можешь сравнить это… со сном. Когда мы нужны, мы пробуждаемся к жизни. Потом опять засыпаем… не зная, когда и где проснемся вновь, только зная, что будем снова нужны.

— А… кто-то решает, когда вам спать, а когда пробуждаться?

— Об этом не спрашивай! — воскликнул Весьерод, вскидывая руку. — Тут — опасный предел. Поверь, не тебе и не сейчас суждено пересечь его. Остановись, Нехлад, вернись к действительно насущным вопросам.

Яромир понял, что продолжать бесполезно, и спросил о другом:

— Почему ты не хочешь помочь мне?

— Хотел бы я, пожалуй, чтобы Тьма никогда не вступала в Ашет. Однако я сказал, что не могу помочь тебе..

— Это было не твое время и не твой мир? — понимающе кивнул Нехлад. — А где был ты в годы Хрустального города?

— Ты слишком любопытен, Кисть Рябины, — усмехнулся бог. — Ведь понимаешь, что я не отвечу. И это не тот вопрос, ответ на который тебе нужен.

— А где сейчас боги Хрустального города? Они спят?

— Да, — помедлив, кивнул Весьерод. — Назовем это так.

— Но может ли хоть кто-нибудь рассказать мне, что там произошло?

— Кое-что мне известно. Хотя в большей степени это догадки… — Весьерод долго молчал, прежде чем продолжить: — Боги Хрустального города допустили страшную ошибку. В могуществе своего возлюбленного народа они увидели то, чего не было: мудрость и доброту. Боги уснули, а оставшийся без присмотра народ погубил себя, играя с величайшими тайнами мироздания. Они простили людям даже приобщение к нави. — Весьерод покачал головой. — Тот, кого ты называешь Огнеруким, принес людям из небесных чертогов Огонь Прозрения, который был помещен в светильники, имевшие вид бронзовых соколов. А боги не только не наказали — похвалили его за то, что оказался достаточно силен, чтобы похитить одну из их великих тайн.

— Неужто же в светильнике таится эта огненная пагуба? — воскликнул Нехлад.

— Нет, пагуба всегда — в самих людях. В злых помыслах и ленивых сердцах. А светильники всего лишь помогают видеть навь и входить в нее.

— Навь?

— Во всем ее многообразии, — пояснил бог, — Навь не однородна, как явь, и многогранна, хотя ей недостает земного простора и разнообразия на каждой из граней. Навь губит слабую волю, но подчиняется сильной, поэтому боги и демоны живут в нави, преобразуя ее по своему желанию, а иногда творя из хаоса новые грани. На одной из них находится мой дом, — сказал он, обведя рукой скромную обстановку терема. — На другой, наверное, до сих пор высится та башня, которую ты прозорливо назвал Башней Слез.

— Наверное? Разве не в ней я побывал? Весьерод отрицательно покачал головой.

— Путешествовать в нави куда сложнее, чем просто переходить с грани на грань. Твои сны о башне вещие, они — отклик на зов царственной узницы Данаилы. Ты оказался способен услышать зов, но слишком трудно его понять. Светильник помог тебе заглянуть в забытую и непонятую часть снов. Собственно, только поэтому я и смог прийти за тобой.

— Те, кто в башне, — они еще живы? — спросил Нехлад.

— Во всяком случае, Данаила по-прежнему не сломлена. И она может многое тебе рассказать, но, чтобы встретиться с ней, ты должен либо возжечь светильник на руинах Хрустального города, либо освоить вершины магического искусства и научиться странствовать в нави. Что до остальных — я надеюсь, что они живы. Оцепенелые души, ждущие своего часа в бесконечной пустоте… Тысячи лет уже провели они там.

— Но почему? Что значит это заточение?

— Я могу лишь догадываться, — развел руками Весьерод. — Не знаю, кто посмел вызвать на землю Неугасимое Пламя Недр, но после этого у Хрустального города, конечно, не оставалось надежды. По-видимому, царевна была сильной волшебницей… Она сумела перенести свою башню в навь и собрать в ней души людей, погибших в пожаре. Беспримерный подвиг! Должно быть, она отняла у Неугасимого Пламени обещанную кем-то жертву. Однако подарить истинное спасение душам она, будучи смертной, конечно, не могла… а боги Хрустального уже спали!

— Но разве нельзя ей помочь? Весьерод, ведь ты мог бы разогнать всех тварей пустыни!

— Весьероду — Весьеродово, — ответил бог не совсем понятной горькой усмешкой. — Эти сломленные души посвящены не мне, и Ашет — не моя земля. Возможно, ты — единственная надежда этих несчастных.