– Юбер, нам пора идти! – кричит мадам Манек, и ее голос гулко отдается под низкими сводами. – Это не место для девочки.

– Мне тут нравится, мадам! – отвечает Мари-Лора.

Раки-отшельники. Анемоны, когда она их трогает, плюются морской водой. Галактики улиток. И в каждой – целая история жизни.

Наконец мадам Манек уговаривает их выйти из конуры. Безумный Юбер Базен ведет Мари-Лору обратно и запирает за ними дверь. Не доходя до Пляс-Бруссэ (мадам Манек идет впереди), он трогает Мари-Лору за плечо и шепчет ей в левое ухо. Его дыхание пахнет давлеными насекомыми.

– Сможешь снова найти это место?

– Думаю, да.

Он вкладывает ей в руку что-то металлическое:

– Знаешь, что это?

Мари-Лора сжимает кулак и говорит:

– Ключ.

Каждый день сообщают о новой победе, о новом наступлении. Россия сжимается, как гармошка. В октябре все ученики слушают по большому радиоприемнику, как фюрер объявляет операцию «Тайфун». Немецкие роты ставят флаги в километрах от Москвы. Россия будет их.

Вернеру пятнадцать. На койке Фредерика спит другой мальчик. Иногда по ночам Вернер видит Фредерика там, где его нет. Лицо свешивается с койки, или силуэт прижимает бинокль к стеклу. Фредерик, который не умер, но и не поправляется. Сломанная челюсть, пробитый череп, мозговая травма. Никого не наказали, никого не допрашивали. К школе подъехал синий автомобиль, мать Фредерика поднялась в кабинет коменданта и очень скоро вышла, сгибаясь под тяжестью Фредерикова вещмешка, – еще более миниатюрная, чем Вернер ее запомнил. Она села обратно в машину и уехала.

Фолькхаймер уехал. Рассказывают, что он стал бесстрашным унтер-офицером рейха. Вместе со своим взводом штурмовал последний город на подступах к Москве. Отрубал мертвым русским пальцы, набивал ими трубку и курил.

Кадеты нового набора лезут из кожи вон, чтобы себя показать. Они бегают, орут, прыгают через препятствия. На полевых учениях они устраивают игру, в которой десять мальчиков получают красные нарукавные повязки, а десять – черные. Игра заканчивается, когда одна команда соберет все двадцать.

У Вернера такое чувство, что все ребята вокруг него в угаре или пьяны. Как будто за каждой едой им наполняют кружки не родниковой водой Шульпфорты, а неким хмельным напитком. Как будто у них один-единственный способ сдержать неизбежный прилив тоски: накачивать себя до упаду физическими упражнениями и блеском начищенных сапог. Глаза самых тупых мальчишек горят решимостью, все их внимание нацелено на то, чтобы искоренить слабость. Они с подозрением поглядывают на Вернера, когда тот возвращается из лаборатории доктора Гауптмана. Им не нравится, что он сирота и любит оставаться один, что в его выговоре сквозит призвук французского.

«Мы залп пуль, – поют новички, – мы пушечные ядра. Мы – острие клинка».

Вернер постоянно думает о доме. Ему не хватает стука дождевых капель по жестяной крыше, неугомонной энергии других детей, хрипловатого пения фрау Елены, когда та укачивает малыша. Запаха коксохимического завода в ранние часы – первого из дневных запахов. А больше всего он скучает по Ютте, по ее верности и упрямству, ее безошибочному умению отличать, что хорошо, а что плохо.

Впрочем, в минуты слабости Вернер досадует именно на эти ее качества. Может, сестра и есть его изъян, помехи в его сигнале, слышные для школьных заводил. Может, из-за нее он не совсем такой, как остальные. Если у тебя дома сестра, ты должен думать о ней как о красотке с пропагандистского плаката: розовощекой, отважной, терпеливой. За нее ты будешь биться с врагом. За нее умрешь. А Ютта? Она присылает письма, в которых школьный цензор вымарывает почти все. Задает вопросы, которые не следует задавать. Вернера защищает лишь статус учительского любимчика – работа с доктором Гауптманом. Берлинская фирма выпускает их приемопередающие станции; некоторые приборы уже возвращаются «с полей» (так говорит доктор Гауптман) – взорванные, обгорелые, залитые грязью, неисправные. Дело Вернера – чинить их, покуда доктор Гауптман говорит по телефону, или пишет заказы на запасные части, или по две недели где-то отсутствует.

Очень давно нет писем от Ютты. Вернер пишет по несколько ничего не значащих строк: «У меня все хорошо. Очень мало времени» – и отдает письмо воспитателю. В душе копошится страх.

– У вас есть разум, – говорит Бастиан как-то вечером в столовой, и мальчики еле заметно ссутуливаются над едой, когда его палец скользит по их спинам. – Однако разуму доверять нельзя. Разум вечно сползает в сомнения, в вопросы, когда на самом деле нужна уверенность. Цель. Ясность. Не верьте своему разуму.

Вернер допоздна засиживается в лаборатории, один, и крутит настройку «Грюндига», который Великан когда-то брал в учительском кабинете, – ищет музыку, отголоски, сам не знает что. Видит, как контур размыкается и замыкается. Видит Фредерика над книгой с птицами, видит ужас цольферайнских шахт, черные вагонетки, бесконечные ленты конвейеров, трубы, дымящие день и ночь. Видит Ютту: она машет зажженным факелом, отбиваясь от тьмы, которая наползает со всех сторон. Ветер ломится в стены лаборатории – ветер, который, как любит напоминать комендант, примчался сюда через всю Россию, казацкий ветер, ветер свиноголовых дикарей, которым только дай напиться крови немецких девушек. Ветер горилл, которых надо стереть с лица земли.

Треск помех.

Ты здесь?

Наконец он выключает радио. В тишине слышатся голоса его наставников. Они эхом отражаются от одной стороны головы, а воспоминания говорят в другой.

Откройте глаза и спешите увидеть что можете, пока они не закрылись навеки.

Большой торжественный зал «Отель-Дьё» полон народу. Говорят о немецких подлодках, о грабительском обменном курсе, о четырехтактных дизельных моторах. Мадам Манек заказывает две мисочки рыбного супа, которые они с Мари-Лорой приканчивают в одно мгновение. Она не знает, что делать дальше – ждать ли еще? – и потому заказывает еще две.

Наконец рядом садится человек в шуршащей одежде:

– Вас точно зовут мадам Вальтер?

– А вас точно зовут Рене? – отвечает мадам Манек.

Пауза.

– А она?

– Моя сообщница. Безошибочно определяет по голосу, когда кто-нибудь лжет.

Мужчина, назвавшийся Рене, смеется. Они говорят о погоде. От одежды незнакомца пахнет морем, как будто Рене принесло сюда штормом. Говоря, он сильно жестикулирует и грохает по столу так, что звенят ложки. Наконец он говорит:

– Мы восхищены вашими усилиями, мадам.

Дальше он говорит очень тихо, Мари-Лора различает лишь несколько фраз:

– Ищите буквы на номерных знаках. WH означает армию, WL – ВВС, WM – флот. И вы можете отмечать – или найти кого-нибудь, кто будет отмечать, – какие суда входят в порт и выходят из порта. Эти сведения нам очень нужны.