Ещё он, похоже, вездесущ, как Дед Мороз, который за ночь обойдёт все дома в стране и побывает на кремлёвской ёлке. Только подарков у него не припасено. Зато имеются огроменные зубы, больше морды, которой, по сути, нет. Вы не спутаете, если увидите. КОГДА увидите. Берите билет на поезд, летите самолётом, прячьтесь в бункере, у кого он есть. Может, выиграете день-другой. Может, нет. Тот, Кто Вырвался, придёт.

Ты всё ещё со мной, драгоценный читатель? За такую преданность я тебя вознагражу. Я открою тебе свой секрет. Тебя ведь интересовало, как я узнаю подноготную тёмных страниц жизни нашего городка? Тогда внемли!

С месяц назад у меня из груди выросла ручка, точь-в-точь как у бабушкиного радиоприёмника. Я проснулся, и вот она, заместо соска. Ладно бы волосы на ладонях, я бы понял, но почему ручка? Поначалу я даже расстроился, но скоро открыл массу преимуществ такой ретро-киборгизации. Стоило покрутить ручку, как я начал улавливать переговоры из закрытых каналов связи местных спецслужб. ФСБ, полиция, медики — всё, что обсуждали они, знал и я. И делился с тобой, мой дорогой читатель-почитатель. Ибо я за максимальную открытость.

Коль всему конец, я решился на деанон. Разреши представиться! Валентин Ролдугин, wannabe-журналист, блогер-инвалид и Ванга поневоле. Жаль, не узнаю, кто ты, но буду считать, что хороший человек. Засим прощаюсь! Долгие проводы — лишние слёзы, а я бы ещё хотел успеть выкурить сигарету. Лав энд пис. Все там будем.

К последней части послания было прикреплено селфи. Детское личико, нежные, как пух, белесые волосёнки. Россыпь карминовых пятен на бледном, как из теста, лбу. Глаза по-прежнему грустные, хоть несостоявшийся Женин кавалер и силился улыбнуться. Инвалидное кресло не попало в кадр, но перекрученная рука была видна хорошо. Из расстёгнутой рубашки сдобно белела грудь, а из груди торчала серая ребристая ручка с насечками. Кажется, пластмассовая. И правда, заместо соска.

Женю затрясло в конвульсиях беззвучного хохота, похожего на икоту. Вот-вот разорвёт от смеха — рёбра раскроются, как тропический цветок, парные внутренности вывалятся на колени. Эта мысль вызвала у неё новый приступ развесёлой агонии. Слюна побежала с идиотически отвисшей губы.

Женя вонзила смартфон в сахарницу и похромала в гостиную-спальню — на скрежет шагов по осколкам и трепетание сквозняка. Ещё не дойдя до комнаты, знала, что утренний гость идёт навстречу. Линолеум вскипает, тает стекло под вывороченными когтистыми ступнями, хлопья сажи оседают на колючие плечи, как перхоть прóклятого. «Ведьмин глаз» бьётся, словно яйцо с безобразным птенцом. Разряды кобальтовых молний пронзают голову.

В дверях Женя и гость встречаются. Красный Сталкер называл его Тем, Кто Ворвался В Наш Мир, но Жене — единственной на Земле — известно настоящее имя.

«А зубы и впрямь больше морды», — успевает подумать она.

И взрывается безудержным гоготом прямо в пышущую жарким зловонием, наполненную пеплом, что твоя печка, надвигающуюся пасть чудовища, из которой костяным навесом вздымаются крысиные резцы.

2021

Новогоднее (не)настроение

— Андрей Захарович.

Мальцев поднял отяжелевшую от воспоминаний голову. Последние полчаса он пытался спрятаться от мира со всеми его приметами неумолимо надвигающегося праздника, притворяясь, что читает изменения к учебному плану. Он осторожно глянул из-под очков на Веру Ликсутину, хлопочущую в учительской. Воспоминания душили, не торопились отпускать.

— Ну разве не сказка? — Вера водрузила на верхушку искусственной ёлочки серебряный шпиль и слезла со стула. В растянутом свитере и вельветовых брюках она напоминала белку, сытенькую и деловитую. Подле суетилась дочка Веры, Лада. Маленькая помощница.

Мальцев вежливо покивал.

— Конечно, не чета городской ёлке, — добавила Вера извиняющимся голосом. — Но нам хватит. Да, Ладочка?

— Здорово у нас получилось, мам! — звонко воскликнула девчушка, обнимая Веру за ногу. Мальцев невольно улыбнулся. Лада заметила и спросила: — А вы пойдёте на ёлку, дядь Андрей?

«Кроха, кроха, жизнь не всегда будет сказкой». Он снова улыбнулся, на этот раз вымученно.

— У меня уж возраст не тот. Покушаю, телевизор посмотрю и на боковую.

— В Новый год можно не спать. Да, мам? — Лада запрокинула головёнку.

— Это уже как дядя Андрей… как Андрей Захарович решит.

— Но ведь грустно же.

«Ей столько лет, сколько было Карине», — подумал Мальцев. Воспоминания снова всплывали на поверхность, как кракен в облаке чернил, и он отпрянул от разверзшейся пучины, отбежал по берегу, но недалеко — и ненадолго. В конце концов он вечно возвращался к линии прибоя.

— Что прицепилась? — одёрнула девочку Вера. — Достань лучше «дождик». Господи, праздник через неделю, а у нас не украшено!

— В туалет хочу! — заявила Лада. Вера со смущённой миной взглянула на Мальцева: мол, ребёнок, что взять?

— Беги, быстро. Налево в конце коридора. Помнишь, где лево?

— Рабочая рука, рабочая рука! — выпалила девочка. Она была левшой. «Смышлёная», — подумал Мальцев. Через год ей предстояло пойти в первый класс, где он станет учить её предмету «Окружающий мир». Если школу не расформируют, конечно. Тут Мальцев, которому оставалось два года до пенсии, насупился. Из Раутаои до города сорок минут автобусом. Двадцать, если старенькая «Нива» не подведёт. Да и бензин нынче на вес золота. Мальцев помрачнел пуще прежнего.

Лада выскочила за дверь.

— Руки помой! — крикнула вслед мать. — Шило.

— Ёлочка славная, — похвалил Мальцев Веру за труды. — Я просто далёк от этого всего, вы же знаете.

Вера запустила руки в пакет с мишурой и вывалила на стол спутанный искрящийся ком.

— Моя бабушка, царствие ей небесное, говорила: если новогоднего настроения нет, надо его себе создать.

«И мы так говорили, — Мальцев мысленно вернулся к предновогоднему вечеру тридцатилетней давности. — Это не работает. Больше нет»

Вера истолковала его понурость по-своему:

— Вы не из-за Артёмчика ли?

Мальцев и думать забыл про Артёмчика, хотя с тех пор, как вернулся в Раутаою, постоянно видел его по пути в школу. Улыбаясь во весь рот, полный тёмных неровных зубов, юродивый подходил на шаг-другой, потряхивал банкой для подаяний и мяукал: «Привет». Мальцев ходил одной дорогой сотни, тысячи раз, его волосы седели, спина сутулилась, глаза теряли блеск, а Артёмчик оставался юным: рассеянный ребёнок, заблудившийся в теле взрослого.

Перед рассветом его замёрзшее тело нашли на обочине. Мальцев видел отъезжающую «скорую», когда шёл на работу. Сейчас его воображение дорисовало картину: лицо несчастного утонуло в сугробе, а черногубый рот набит снегом. Подле — опрокинутое ведёрко с заиндевелой, нетронутой мелочью.

— Бедненький. — Вера покачала головой. — Когда я проходила мимо, он всегда говорил: «Ты красивая». Теперь уж не скажет. Господи, господи…

«Что говорил он мне в последний раз? — подумал Мальцев. — «Ты красивый»? Вряд ли. Что-то…»

Что-то про ту