вооруженного самой передовой в мире сталинской военной наукой. Речь наркома, как и водится, была встречена овацией. С тем же рвением Ворошилов боролся и с внедрением в армии автотранспорта — он якобы демаскирует передвижение пехоты слышным издалека шумом моторов, а ночью — еще и светом фар.

Все это было настолько нелогично и противоречило государственным интересам, что независимо от того, придумывал ли столь блестящие идеи сам Ворошилов, или ему их подсказывал Сталин, рассматривавший все вопросы внешней и внутренней политики только с точки зрения своей личной безопасности, становилось неизбежным столкновение Сталина и Ворошилова с остальным руководством вооруженными силами страны. И когда это столкновение произошло, Ворошилов превзошел сам себя. Он лично председательствовал на заседаниях военного суда, приговаривал к расстрелу маршалов, генералов и адмиралов; он любовно составлял списки врагов народа, троцкистско-бухаринских агентов и франко-польско-японских шпионов. Не останови его сам Сталин, вооруженные силы СССР просто бы перестали существовать. Вся эта деятельность, конечно, не сделала Ворошилова военным человеком, но отточила в нем те задатки врожденного авантюриста, которые позволяют находить выход из самых, казалось бы, безвыходных ситуациях, интуитивно находя путь, гарантирующий собственную безопасность.

Как-то, в 1937 году, случилось Ворошилову побывать на Балтийском заводе в Ленинграде и выступать на митинге в одном из цехов. После оваций и здравиц в честь товарища Сталина и президиума ЦК, после очередной, но никогда невыполняемой клятвы — вдвое повысить производительность труда — произошло нечто неожиданное.

Поскольку, по легенде, Ворошилов считался слесарем из Луганска, то рабочие попросили первого маршала оказать их коллективу великую честь — поработать у верстака и показать молодежи слесарное искусство старых времен. Даже не взглянув на смертельно побледневшие лица секретаря парткома и директора завода, Ворошилов, весело улыбаясь, пошел к верстаку, хотя никогда в жизни не был слесарем и весьма смутно представлял себе, что это за профессия. Взяв в руки рашпиль, Ворошилов наклонился над верстаком, но в этот момент хорошо вышколенный адъютант, как бы поскользнувшись, случайно толкнул маршала, и тот рассек себе рашпилем руку. Брызнула кровь. Несколько человек подскочили к на этот раз побледневшему маршалу. Врача и даже аптечки в цеху, естественно, не оказалось. В те времена еще не было принято, чтобы членов правительства в поездках сопровождали реанимационные бригады. Рабочие молчали, онемев от благоговения. Наконец, прибежал врач с ремонтировавшегося на заводе эсминца «Ленин» и наложил маршалу такую повязку, что создавалось впечатление, будто Ворошилову ампутировали руку по локоть. Придя в себя, маршал весело помахал перевязанной рукой. Партком завода, а затем и весь цех завопили «Ура!», и кто-то затянул песню «С нами маршал Ворошилов — первый красный офицер». Все были довольны результатом: Ворошилов — тем, что выкрутился от испытания напильником, рабочие — невиданным зрелищем, а руководство заводом — тем, что маршал сразу же не объявил все это провокацией со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Трескучая пропаганда, беззастенчиво занимающаяся ложью и мифотворчеством, имеет ту особенность, что в повторяемую ежедневно ложь начинают верить даже те, кто ее сам и придумал. Все уверовали в военный и стратегический талант Ворошилова, а равно и в то, что именно он выиграл гражданскую войну, так что после нападения немцев Ворошилов был назначен главкомом Северо-западного направления, наконец, став военным человеком.

Июнь 1941 года на всех направлениях продемонстрировал полную неспособность наших войск решать даже простейшие оперативно-тактические задачи, но нигде разгром не был столь полным и быстрым, как именно на Северо-западном направлении. Вверенные Ворошилову армии бежали с потрясающей быстротой, обнажая правый фланг армий центрального направления, откатывавшихся к Москве. И, мало забот, тут ему еще подвесили этот Таллинн. И так, изо дня в день ждешь, что тебя отзовут в Москву и расстреляют. Два часа назад пришла телеграмма за подписью наркома ВМФ адмирала Кузнецова, что, дескать, товарищ Сталин разрешил провести эвакуацию Таллинна по усмотрению главкома Северо-западным направлением. Товарищ Сталин и сам мог подписать телеграмму, но ведь не подписал! И что там Исаков машет этой телеграммой и что-то там показывает на карте!.. Читать эту карту Ворошилов все равно не умеет. Что там за полуостров, из-за которого весь сыр-бор?

- «Как ты назвал это место? Полуостров...» — спросил Ворошилов адмирала.

- «Полуостров Вирмси, товарищ маршал», — ответил Исаков.

- «Ну и что?»

- «Немцы прорвались на полуостров,— кривя тонкие аристократические губы, уточнил адмирал. - А это значит, что они вышли вплотную к гаваням Таллинна и могут заблокировать выход в море, как в Порт-Артуре».

Как в Порт-Артуре! Как будто Ворошилов знает, как было в Порт-Артуре и когда. Умник! Книжки пишет. Из бывших. Эсминцем вроде командовал до революции. Как ему голову-то не отвернули за это время. Как в Порт-Артуре! Я тебе дам, как в Порт-Артуре. Приставили тут соглядатая, чтобы флоту в случае чего отмазаться от ответственности. Мы бы, мол, Ленинград спасли, да в Таллинне пришлось затопиться...

- «Пусть высадят десант и собьют немцев с полуострова», - медленно произнося слово за словом, сказал Ворошилов.

- «Какими силами?» - поинтересовался Исаков.

- «Наличными силами!» — отчеканил маршал.

- «Но...», - начал было Исаков, но Ворошилов прервал его:

- «Все. Приказ. Пусть наберут людей с батарей, с островов, с кораблей, откуда хотят. Эвакуация преждевременна. Все понятно?»[9]

- «Так точно», — ответил Исаков, наклонив голову, украшенную безукоризненным старорежимным пробором.

25 августа 1941, 04:20

Сержант Васильев — командир роты 3-го батальона 186-го стрелкового полка — понял, что оставаться на занимаемых его ротой позициях бессмысленно. Противник давно уже обошел их с обоих флангов. Немецкие мотоциклисты потоком двигались по шоссе. Связи с полком не было. Все офицеры были перебиты уже давно. Васильев даже не помнил, когда он в последний раз видел живого офицера. Ленинградец, ветеран финской войны, он встретил нападение немцев почти на самой границе и уже два месяца отступал в раскаленной пыли прибалтийских дорог. В июне сержант был командиром отделения, через две недели стал командиром взвода, еще через неделю — командиром полуроты, а ныне уже командовал ротой. Его июньское отделение насчитывало 20 человек, а августовская рота — 16.

На отходе снова попали под минометный обстрел. Отлежались — никто не пострадал. Солдаты все были опытные, обстрелянные. Таких просто не возьмешь.

Уже совсем рассвело, когда Васильев вывел остатки роты к развалинам старинного монастыря, где занимала позицию батарея 242-го зенитного дивизиона их 10-го корпуса. Там же находились в количестве, составляющем примерно взвод, матросы. Матросы были почти все поголовно ранены, но бодрились, особенно