в присутствии людей Васильева. Перед пехотой хныкать не пристало. Толком же никто ничего не знал. Будет эвакуация или нет?.. Боезапас кончался и на батарее, и у людей Васильева — по две обоймы на брата, а у матросов и вовсе уже патронов не было — одни штыки, да ножи «бебуты». Все были измотаны до последней степени. Пока Васильев выяснял обстановку у заросшего щетиной, измазанного в копоти и крови старшего сержанта, командовавшего батареей, его солдаты, привыкшие спать впрок, попадали, где стояли, и заснули, не выпуская винтовок из рук. Все вокруг грохотало и горело. Над монастырем стлался черный дым. Но было понятно, что сам монастырь пока под обстрелом не находится, а рядом пусть грохочет. И солдаты спали, в отличие от матросов, которые еще не понимали, что война на суше не делится на вахты и подвахты.

Старший сержант Кузьмин, вступивший в командование батареей после гибели всех офицеров, очень обрадовался появлению Васильева и его солдат. «От одного пехотинца пользы больше, чем от взвода матросов». Три его орудия, как и большая часть 33-х зенитных батарей базы, не учитывая прямых обязанностей ПВО, были включены в систему сухопутной обороны. Измотанные непрерывными боями артиллеристы-зенитчики дремали около орудий.

Кузьмин выделил имевшийся на батарее станковый пулемет в распоряжение Васильева, соответственно распределив и обязанности: батарея занимается танками, задача людей Васильева — отсекать немецкую пехоту от танков, заставлять ее окапываться или отходить. Танк без пехоты тоже многого не наворочает. Моряков же будут гонять в штыковые контратаки, если понадобится. Так что еще денек в общем-то продержимся точно. А там, Бог даст, и боезапас подвезут. Позиция хорошая, здесь минами нас не очень-то подолбаешь. А деваться- то уже некуда. Куда отходить? Только уже в город. А орудия на чём тащить?

Рассуждения старшего сержанта были прерваны громом разрывов. Тяжелые корабельные снаряды, поднимая тучи земли и обломков, стали рваться в лощине за косогором, примерно в полутора километрах от монастыря. Флот ставил огневую завесу перед практически последним рубежом обороны города. Однако из-за этого огненного смерча вынырнули четыре немецких танка и зловеще поползли к монастырю, ведя за собой не меньше двух пехотных рот. «Батарея, к бою!» - хриплым голосом закричал Кузьмин. Два снаряда, видимо, танковых, разорвались во дворе монастыря, обрушив какую-то стену, подняв багровое облако кирпичной пыли. Затем снаряды стали прилетать откуда-то с тыла. То, ли флот неправильно определил координаты, то ли немцы уже обошли монастырь, и какая-то их батарея садила по нему прямой наводкой.

Тяжелый, черный, упругий дым от горящего немецкого танка гнало ветром на позицию батареи. Сержант Васильев, лежа за рычащим и откатывающимся назад пулеметом, выбивающим колесами искры из кирпичной кладки монастырской стены, бил короткими очередями по перебегавшим согнутым фигурам немецких автоматчиков.

25 августа 1941, 04:27

Военком 94-го отдельного артдивизиона береговой обороны Ечин еще до рассвета выехал на свой пост по корректировке огня, располагавшийся в Козе в восточном секторе обороны. Голова гудела от легкой контузии, полученной вчера во время непрерывных бомбежек батареи. Но мощные бункеры береговых двенадцатидюймовок разбомбить с воздуха было не так-то легко. Батарея жила и, повернув свои мощные орудия на сухопутный фронт, включилась в оборону базы, ожидая только точных целеуказаний. Двенадцатидюймовые снаряды, каждый из которых был способен смести с лица земли целый поселок, нуждались в очень точной корректировке. Малейшая ошибка могла привести к страшным последствиям. Сухопутный фронт, превратившийся в «слоеный пирог», — это не линкоры Гранд-флита, для которых эти снаряды предназначались.

Прибыв в расположение бригады морской пехоты полковника Парафило, Ечин сразу же попал в обстановку ожесточенного боя. Моряки отбили одну атаку противника, и теперь их передний край методично выбивался минометным огнем, спасения от которого не было. Кричали и стонали раненые, в неестественных позах лежали убитые, а мины продолжали рваться вокруг неумело отрытых окопчиков, кося новых людей. Не выдержав, часть морских пехотинцев, бросив позиции, побежала в тыл. Какой-то командир, махая наганом, остановил их, получив в живот осколок разорвавшейся мины.

На КП батальона какой-то капитан с перевязанной головой и дикими глазами прохрипел Ечину: «Подавите минометы!» «Давить» минометы двенадцатидюймовой артиллерией было очень нерентабельно. Один снаряд стоит дороже, чем все немецкие минометные батареи, задействованные на этом участке. Но делать было нечего. Еще немножко и вся оборона бригады рухнет, выбритая минами под нулевку. Ечин залез на дерево и в полевой бинокль стал искать минометы противника. Но, сколько он и командир наблюдательного полка не вглядывались в бинокль, обнаружить немецких минометчиков они не могли. Видны были только клубы дыма от рвущихся мин, окровавленные тельняшки и бинты и все новые группы моряков, в панике бросавшие окопы и бежавшие в тыл.

Очевидно, это видели и с немецких наблюдательных постов, поскольку неожиданно на Нарвском шоссе, на окраине леса, показалась колонна немецких автомашин. Срывающимся голосом Ечин передал координаты на батарею. Минуты через три два огромных взрыва двенадцатидюймовых снарядов башенной батареи с острова Аэгна разметали немецкую колонну. Рвущуюся вперед пехоту остановили и заставили залечь бризантные гранаты включившейся в бой 186-ой батареи стомиллиметровых орудий. Немцы отхлынули, но их наблюдатели уже обнаружили корректировочный пост и обрушили на него огонь. Ечин и командир поста слезли с дерева и, пережидая шквал огня, залегли у каменной изгороди хутора, видя, как уцелевшие морские пехотинцы снова занимают свои позиции.

Ечин знал обстановку лучше, чем командование морской пехоты. Противник уже давно обошел эту позицию. Его пехота и мотоциклисты просочились к побережью в районе Вирмси, нависнув над Минной гаванью и угрожая последнему аэродрому. Необходимо было посетить и поддержать огнем тяжелой артиллерий еще несколько участков Пярнуского направления.

25 августа 1941, 04:28

Контр-адмирал Ралль — начальник минной обороны Таллинна — подавил тяжелый вздох, изучая карту минной обстановки. Карту обстановки представил адмиралу штаб КБФ, и всего полчаса назад она была откорректирована и дополнена штабом минной обороны — собственным штабом Ралля.

Картина была безрадостной. Минные поля противника обкладывали главную базу флота со всех сторон, но даже те заграждения, которые удалось выявить, тралить было фактически нечем. Адмирал снова вздохнул и отхлебнул глоток остывшего чая из стакана в массивном серебряном подстаканнике с изображением несущегося на полном ходу четырёхтрубного миноносца с отлитой под ним надписью «Подвижный». Этим миноносцем адмирал Ралль командовал в годы первой мировой войны, будучи старшим лейтенантом Императорского флота. Старый четырёхтрубный «сокол» давно уже был разжалован в тральщики, и именно на нем старший лейтенант Ралль познавал все тонкости