Гуров коротко оглянулся, быстро оценил ситуацию и принял единственно верное решение. С рефлексами у полковника всегда был полный порядок. За считаные доли секунды, напрочь забыв об осколке в ладони, полковник занес в салон и вторую ногу, бедрами обхватил Якова за корпус, изогнулся, дернул на себя ручку дверцы с водительской стороны и вместе с Глинским вывалился из машины.

Яков ткнулся лицом в мокрую желтую глину. Гуров накрыл его сверху. Дождь монотонно барабанил по широкой спине сыщика. При этом полковник краем глаза успел заметить, как все четыре колеса автомобиля оторвались от земли и со свистом закрутились воздухе. Затем семисоткилограммовая махина камнем спикировала в обрыв.

Яков приподнял голову, смахнул рукавом глину с лица и сплюнул. Он попытался вырваться из захвата, но Гуров не дал ему такой возможности. Он дважды рубанул ладонью по шее противника, потом надежности ради впечатал кулак ему в ухо.

Лев Иванович встал на ноги, рывком поднял с земли Якова, завернул ему руки за спину.

От дома Роточкова, нелепо перескакивая через лужи, в их направлении стремительно несся лейтенант Беспалов.

– Ну ты и сука, Яша! – тяжело дыша, произнес Гуров.

Осколок стекла все еще торчал из ладони, и полковник не спешил его вытаскивать. Остановить кровотечение ему сейчас было нечем. Боль как липкая лента тянулась от кисти к плечу.

– А ведь я на тебя совсем не думал. На кого угодно, кроме твоей особы. Человек без мотива, к тому же обнаруживший тело и вызвавший полицию!..

– У меня не было выбора, – зло огрызнулся Глинский.

– Неправда. Выбор есть всегда.

– Да, конечно! Как тот, который предоставил мне шеф, после того как сломал жизнь? Я же калекой остался, когда лег под него на ринге. Карьера, жизнь, все к чертям. Хорошо, что хоть жив остался. Но я простил его, Гуров! Все забыл и даже никакой обиды не затаил. А теперь мой сын!.. Они собирались проделать то же самое с ним. Поставить его жизнь и карьеру под угрозу. И ради чего? Будущего какого-то липового боксера? Денег? А о том, что жизнь бесценна, кто-нибудь подумал? Мой сын мог погибнуть. В пятницу.

К ним подскочил запыхавшийся Беспалов, схватил Глинского за грудки и уже замахнулся было, намереваясь впечатать кулак в лицо, перепачканное глиной, но Гуров остановил подчиненного строгим взглядом. Рука Беспалова так и зависла в воздухе.

– Наручники с собой, лейтенант?

– Так точно.

– Надень на него.

Гуров развернул Глинского лицом к себе. Взгляд Якова был спокойным, напрочь лишенным каких-либо эмоций. Браслеты защелкнулись на его запястьях.

– Я не жалею о содеянном, – проговорил Глинский. – Шеф получил то, что заслужил. Как говорится, какой мерой меряете, той и вам отмерено будет. Я защищал свою семью, сына. Семен никогда не согласился бы лечь добровольно. Но его заставили бы, поставив под угрозу жизнь близких. Матери, его девушки, мою, наконец. Я не хотел, чтобы до этого дошло, и не допустил такого. – Яков усмехнулся. – Хотя знаешь, Гуров, сегодня ночью было даже очень забавно. Я ведь никуда не уехал, ждал шефа в его кабинете. Знал, что он придет попить коньячку в одиночестве. Кирилл всегда так делал. Он пришел. Я спрятался за лестницей и видел все, что происходило. Знаешь, я ведь до последнего верил в то, что мне не придется резать этой свинье глотку. Мои проблемы запросто могли разрешиться чужими руками. Сначала Зина чуть не выцарапала старому извращенцу глаза, но это так, детский лепет. Затем родной брат собирался приласкать его бутылкой по голове. А уж когда на лестнице появился Коробок с пистолетом в руке, я решил, что все, мараться мне не придется. Но Коробок струсил. Как и всегда. Пришлось мне. Уж я-то не дрогнул, Гуров. Можешь поверить.

– Верю, – мрачно отозвался полковник.

Для Гурова дело уже было закончено. Откровения Якова его мало волновали. Их оставалось только официально запротоколировать. С этим все было ясно. Гуров мечтал поскорее вернуться в дом и вытащить из ладони чертов осколок.

Лейтенант Беспалов вел Глинского к двери, удерживая за плечо. Полковник шагал рядом.

Дождь снова усилился.

– Нож нашли? – обратился сыщик к лейтенанту.

Тот коротко кивнул.

– А чего его искать? – с ухмылкой проговорил Яков. – Раз уж вы догадались, где он. Признаться, я думал, что не допетрите. Чанга – хорошее прикрытие. К ней, кроме меня и шефа, никто не рисковал подходить ближе чем на метр. Даже Наташка. Если она и кормила собаку, то кидала ей жратву издалека… – Глинский осекся.

В его глазах впервые появилось беспокойство.

– Ты убил ее, Гуров? Чангу? Застрелил, да?

– Мне пришлось, – скупо ответил полковник. – Вопрос стоял слишком остро. Либо она, либо мой напарник.

– Лучше бы ты его убил.

Они втроем вернулись к дому и прошли через калитку. Крячко стоял на крыльце, аккуратно держа в правой руке огромный разделочный нож, завернутый в какую-то тряпку. Он уже знал, что Яков даже не потрудился смыть с оружия кровь.

Станислав услышал последние слова Глинского, и глаза его недобро прищурились.

– Жалеешь животных больше, чем людей? – осведомился Крячко и шагнул вперед.

Вид у него был устрашающий. Расстегнутая кобура, из которой торчала рукоятка пистолета, надетая поверх голого торса, перепачканного собачьей кровью, расцарапанное плечо, глаз, заплывший синевой. Ни дать ни взять Терминатор в финальной части фильма, на фоне скользящих титров.

По правую и левую руку от Станислава располагались два оперативника. Они шагнули вперед синхронно со старшим по званию.

За их спинами появилась медсестра в белоснежном халатике и с неизменным чемоданчиком в руке.

– Человек – самое опасное животное, – ответил Яков. – Злое, беспощадное и беспредельно алчное. – Он намеренно не смотрел в сторону мертвой собаки, растянувшейся под дождем.

– А в Воронова ты зачем стрелял? – спросил Гуров, жестом подзывая к себе медсестру.

Полковник вытащил из ладони осколок и сморщился от боли. Под ноги ему закапала кровь.

– Он был в доле с шефом и все равно заставил бы Семена лечь. Я надеялся, что вы не выпустите его. Хотя бы до пятницы. Арестуете или продержите здесь, в доме. А вы зачем-то решили дать ему волю, недоумки. Я не предполагал, что у таких матерых оперов может оказаться такая хилая хватка. Слабаки! На вашем месте… – Он не успел закончить фразы.

Крячко сблизился с Яковом и, прежде чем кто-то что-то успел сообразить, врезал ему кулаком в челюсть.

– Слабаки, говоришь?

Глинский машинально дернулся, но наручники на запястьях и тяжелая рука лейтенанта на плече не позволили ему особо развернуться. Он зло зыркнул на Станислава:

– Конечно. Только слабак может бить человека, если знает, что не получит сдачи.