подошел к Виллису, обменялся с ним несколькими словами и, подбоченившись, повернулся к Анджелике. Кажется, Вирджиния Додж позволит им допросить арестованную. Как любезно с ее стороны!

Мейер Мейер снова терпеливо ск тонился над своим донесением. Он был уверен, что Вирджиния Додж не подойдет к его столу, чтобы проверить шедевр, над которым он мучительно корпел, и с полным основанием предполагал, что ему удастся выполнить то, что он задумал, особенно сейчас, когда в комнате взорвалась эта пуэрториканская бомба. Вирджиния Додж, казалось, была полностью поглощена девицей — ее порывистыми движениями и потоком колоритных эпитетов, срывающихся с ее уст. Мейер не сомневался в том, что он осуществит первую часть своего плана так, что этого никто не заметит.

Сомневался он лишь в том, сможет ли составить достаточно красноречивое сочинение.

У него никогда не было хороших отметок по английскому языку и литературе, и он не умел писать сочинения. Даже в юридическом колледже его работы никто не назвал бы блестящими. Каким-то чудом он все же набрал достаточное количество баллов, выдержал экзамены и в награду получил поздравление от дяди Сэма в виде любезного приглашения отслужить свой срок в Армии Соединенных Штатов. Пройдя через дерьмо и болота своей четырехлетней службы, он был демобилизован как «отслуживший с честью».

Ко времени демобилизации он решил, что не стоит тратить драгоценные годы жизни на то, чтобы завоевывать клиентов. Офисы размером с собачью конуру и гонки на машине «скорой помощи» были не для Мейера Мейера. Он поступил в полицию и женился на Саре Липкин, с которой встречался еще во время учебы в колледже. Он еще помнил дразнилку: «Не прилипали друг к другу пары так, как Мейер прилип к Липкин Саре». Дразнилка никогда ему не мешала. Он слушал, как его дразнили, и терпеливо улыбался. Все было правильно, он действительно прилип к ней, как она прилипла к его губам (Сара очень любила целоваться, и, может быть, потому он и женился на ней, вернувшись из армии)

Решение оставить профессию юриста поразило прежде всего самого Мейера. Он был удивлен, что это пришло ему в голову, потому что, как правило, был чрезвычайно терпеливыми человеком и, без сомнения, нужно было главным образом выдающееся терпение для того, чтобы ближайшие десять лет ждать, пока первый клиент переступит порог конторы. И все же, отказавшись в первый раз в жизни от этого полезного качества, Мейер наплевал на юриспруденцию и поступил на работу в полицию. По его мнению, эти профессии были связаны между собой. Как полицейский, он тоже стоял на страже закона, делая свое дело терпеливо и добросовестно. Он стал детективом третьего разряда только на восьмой год работы в полиции. Для этого тоже надо было терпение.

А теперь он терпеливо работал над своим сочинением.

Его терпение стало искусством, с годами достигшим совершенства Естественно, он не родился терпеливым, но ему от рождения сопутствовали некоторые обстоятельства благодаря которым он так или иначе приобрел эту полезную добродетель, иначе он бы просто не выжил.

Дело в том, что отец Мейера был шутник. Он считал себя очень остроумным, но, по правде говоря, сильно ошибался. Зарабатывая свой хлеб насущный портновским ремеслом, он для развлечения постоянно разыгрывал своих друзей, и чем больше надоедал им, тем больше радовался своим шуткам. Когда Марта, его жена, уже перешагнула тот возраст, в котором люди могут ожидать дальнейшего прибавления семейства, и он надеялся на спокойную жизнь, природа в свою очередь подшутила над портным. Марта, не найдя ничего лучшего, ожидала ребенка.

Эта новость не слишком обрадовала папу Мейера. Он полагал, что грязные пеленки и сопливые носы — давно пройденный этап, а вот теперь, на старости лет, — еще одно благословение божие. Он воспринял новость с нескрываемым раздражением и тяжело переносил беременность, обдумывая, какую шутку ему сыграть, чтобы отомстить за капризы природы и недостаточный контроль за рождаемостью.

Мейеры были ортодоксальными: евреями. Во время «бриса», классической церемонии обрезания, глава семьи сделал объявление, касающееся имени последнего отпрыска, который отныне должен был зваться Мейер Мейер. Старый портной думал, что это очень остроумно. Однако «мойле», специалисту по обрезанию, так не казалось. Когда он услышал, как нарекается младенец, его рука дрогнула, и в этот момент он едва не лишил Мейера вещи, более существенной, чем нормальное имя. К счастию, Мейер Мейер вышел из этой переделки невредимым.

Но быть ортодоксальным евреем в районе, населенном большей частью не евреями, — трудное дело, особенно если тебя зовут Мейер Мейер. Мальчика постоянно сопровождал боевой клич его врагов: «Мейер, Мейер, жги еврея!» И если бы потребовался добавочный повод для того, чтобы избить ближайшего еврея, то им служило вдвойне благозвучное имя Мейера. Он научился быть терпеливым и прощать. Вначале своих врагов. Потом, поняв, сколько вреда принесла ему невинная шуточка старого портного — и отца. И позже — молодого врача, который обследовал мать Мейера и принял злокачественную опухоль за безобидную кисту — неправильный диагноз, вероятно, стоивший ей жизни. И, наконец, он научился прощать всех окружающих.

Терпение — очень полезная добродетель.

Терпение ведет к терпимости. С терпеливым человеком легко ужиться.

Но сдерживаемый гнев все же должен где-нибудь прорваться. Тело должно компенсировать долгие годы подавления душевных эмоций.

И Мейер Мейер в свои 37 лет полностью облысел.

Теперь, терпеливо ударяя по клавишам пишущей машинки, он составлял свое послание.

— Как тебя зовут? — спросил Бирнс девицу.

— Чего?

— Как тебя зовут? Куаль эс су номбре?

— Она знает английский, — заметил Виллис.

— Не знаю я инглес! — возразила пуэрториканка.

— Она врет. По-испански она умеет только ругаться. Брось, Анджелика. Будешь нам подыгрывать, и мы тебе подыграем.

— Я не знаю, что значит «подыгрывать».

— Ах, какая невинность! — сказал Виллис. — Слушай, потаскушка, брось ты эти глупости. Не делай вид, что ты только что сошла с парохода. — Он повернулся к Бирнсу. — Она живет в этом городе почти год, Пит, и занимается главным образом проституцией.

— Я не проститутка, — возразила пуэрториканка.

— Конечно, она не проститутка. Простите, забыл. Она работала целый месяц в швейной мастерской.

— Я мастерица, вот я кто. Не проститутка.

— Ладно, ты не проститутка, пусть будет так. Ты спишь с мужчинами за деньги. Это большая разница, согласна? Пусть будет так. Ну, а почему ты перерезала глотку тому парню?

— Какому парню?

— А их было несколько? — спросил Бирнс.

— Я никому не резала глотка.

— Да? Кто же? — спросил Виллис. — Санта Клаус? А куда ты дела бритву? — Он снова повернулся к Бирнсу. — На нее натолкнулся патрульный. Но он не смог найти орудия убийства. Наверное,