Не чувствовал себя настолько живым уже много лет. Кажется, за эти часы, с той минуты, как не обнаружил мою девочку в своих объятиях утром, прожил минимум год. Чёрт! Я целое тысячелетие не мок под дождём, не проходил километры пути, не отказывался от секса — нарушил все давно сложившиеся правила своего существования.

И когда меня везли домой полицейские, вот так просто смазывая полученный негатив от встречи с Наоми и гнусных, физически тяжело переносимых воспоминаний, я убедился в своей правоте — в том, что не могу лишать Несси счастья иметь нормальную семью и детей. Я не хочу с ней просто сношений, но я не могу быть с ней всю жизнь.

Джейк говорил, что мне нужен «обратный стресс». Или просто найти свою нимфоманку. Несси не была той нимфоманкой. И нет никакого «обратного отсчёта». Гамартома не испарится. Точка.

Но всё же что-то сегодня неуловимо изменилось.

* * *

Домой вернулся глубоко заполночь, снова купив одну розу — жёлто-оранжевую, со светлыми краями, распустившуюся и благоухавшую тонким тёплым ароматом. Она напомнила мне огонёк, такой же яркий и незабываемый, как моя девочка.

Несс скрутилась комочком под тонким одеялом и спала, не выключив ночник. Я присел на край кровати и смотрел на неё долго. На приоткрытый рот, расслабленные черты, чётко очерченный овал лица, аккуратные ноготки с красивым маникюром, на золотистую кожу и разметавшиеся по молочно-белому шёлку чёрные волосы. Осторожно откинул одеяло и замер…

Несси спала в моей футболке. Не в чистой, а в той, что я носил весь день и снял перед уходом из дома. Той, что хранила мой запах. Моя малышка не могла уснуть без меня. Сердце пропустило пару ударов и забилось чаще. Я ни разу не приглашал её в мою спальню. И даже не показывал её. Мы все ночи проводили здесь. Но когда Несси переедет в свой дом, я вернусь туда, и ничего мне не будет напоминать о ней.

Я положил цветок на постель и тихо вышел из комнаты. Мне пришлось разбудить Маури.

— Отец…

— Что случилось, сынок? — он приподнялся на локти и протёр рукой глаза, когда я позвал его.

— Ещё ничего, но надо, чтобы случилось.

Маури уже сел на кровати и потянулся за халатом. Он всегда спал в лёгкой пижаме — не любил укрываться.

— Разбудить Экена?

— Нет. Наверное. Отец, я ни разу позвал её на свидание. Мне стыдно…

— Лучше стыдно, чем никогда, — мужчина сунул ноги в клетчатые шлёпки и завязал пояс на полосатом халате. — Где-то были свечи…

Мы вышли из комнаты и тихо прикрыли дверь в их с Экеном половину. Свечи действительно нашлись. Всего четыре, но толстые и красные. Пока Маури придумывал, что пустить под подсвечники, я перестелил постель — в ход пошёл новый комплект из тончайшего бордового атласа.

Скоро в моей спальне очень тихо играла музыка, горели свечи, в ведёрке со льдом охлаждалось сухое французское шампанское, а на сервировочном столике появилось блюдо с клубникой, киви и манго, сырная тарелка с наколотым пармезаном и пиалой с мёдом. Собранные с диванов подушки раскидали у панорамы.

— Ну, вроде все атрибуты учли.

— Спасибо. Прости, что разбудил. Растерялся что-то.

Маури улыбнулся.

— Она весь вечер плакала.

— Ты знаешь… я не могу…

— Ты имеешь право хранить отчаяние, сынок.

Он положил в кресло свою гитару и ушёл.

Так я не волновался даже когда совращал Аню. Да я тогда вообще не волновался. Подкараулил её после уроков и честно сказал, что хочу заняться с ней любовью. Думал, будет смеяться. А она спросила: «А любилку отрастил, мальчик?» Моя любилка её впечатлила твёрдостью духа, глубиной проникновения и неиссякаемой энергией.

Только вот кончал я так быстро, девчонка даже не успевала как следует возбудиться. Поэтому она помогала себе пальчиками. Потом сделала мне минет и потребовала приласкать языком и её. Тогда мы разругались в пух и трах. Я её хотел, она не давалась, но я был крупным парнишкой, занимался рукопашным боем и был сильным.

Эта возня не на шутку возбуждала, и когда одолел Аню и привязал к спинке панцирной кровати, голую и вспотевшую, злую, со сверкавшими глазами и приоткрытым ртом, дышавшую часто и глубоко, рычавшую и вырывавшуюся, я решил всё-таки её попробовать. Но мне было как-то унизительно… стыдно это делать, когда она смотрела на меня. Я взял с неё обещание не убегать, развязал руки, но завязал глаза, перевернул спиной, поставил на карачки и раздвинул ноги. Лизнул сначала ляжку. Противно не было. Потом ягодицу. Тоже нормально.

Так и добрался до самого сокровенного. Не сразу и не быстро. И даже кончил, пока трогал её пальцами, засовывал в неё и копошился внутри, щупая мышцы, изучая, как она устроена. Хотелось посветить внутрь фонариком, но каждый раз, когда вытаскивал из Ани пальцы, её лоно закрывалось.

Не знаю, сколько я с ней так возился, но в какой-то момент понял, что она мокрая и стонет. Думал, ей больно, а она просила ещё. Тогда я её и лизнул. Думал, стошнит. Но нет. И я осмелел. Правда, пару раз засосал так, что она орала «Больно, дебил, убью!», но потом я понял, как надо и как ей нравилось.

А Аня пригрозила: если не научусь сдерживаться и не кончать, пока не удовлетворю её, буду вылизывать её столько раз, сколько кончу. Иначе не даст. Аня знала толк в шантаже.

Почему-то сейчас это вспомнилось так ясно, будто было только вчера. Я глухо засмеялся. Мне бы сейчас Аню, чтобы научила, как вести себя на романтическом вечере. Потому что сейчас я возбуждён уже от того, что вообще не представлял, что делать. Сидеть у окна и есть сыр под шампанское? Пфр, ничего особенного. Трахнуть Несси как-то по-другому? Как только мы уже не трахались.

Я освежился под душем, брызнул на себя каплю туалетной воды, натянул новые трусы. И снова засмеялся. Похоже, в преддверии романтического ужаса у меня начиналась истерика. Ещё минута, и я просто передумаю. Решительно вышел из спальни, спустился на первый этаж и вошёл к Несси.

Она повернулась на спину и разметалась по постели. Мой нежный несостоявшийся завтрак манил сейчас теплом и лёгким дыханием из приоткрытого ротика. Моя податливая девочка, моя сказка, моё наслаждение. Член высунулся из трусов — ему не терпелось нырнуть в тёплую глубину с головой. Я его понимал — сам нырнул бы в её объятия, и к чёрту свечи и шампанское. Пусть она делает со мной, что захочет.

Я нашёл розу под одеялом. Помятую, немного оборванную. Раздавленную красивой ножкой. Поднял её — ножку — согнул и провёл лепестками по ступне. Моя девочка вздохнула, повернула голову и не проснулась. Я поцеловал каждый её пальчик, обнял губами и пощекотал языком. И моя нечаянная радость, прекрасное тело случая, аппетитное и возбуждающее, моя томная сонная красавица открыла глаза.

— Что ты делаешь, Никита? — прошептала, но ножку не отняла.

Я пощипал её пальчики зубами у самых ноготков.

— Пойдём в постель… трр. Ко мне в комнату? Я угощаю.