Несси стонала с членом во рту, и мне было немного щекотно от вибрирующего звука, скользившего по головке, я выписывал бёдрами круги, избегая этого странного ощущения. Предвкушение накатывало волна за волной, собиралось пушистым помпоном внутри и уже растекалось тягуче в основании члена.

Я раздвинул пальцами внутренние мышцы лона моей испорченной девчонки и надавил на железу, поглаживая её активно, чувствуя, как течёт моя стюардесса, как пульсирует её плоть, готовая вот-вот расцвести в экстазе. Я ждал его, и зажмурился от неожиданности, когда Несси кончила с тугой струёй мне в лицо.

И снова получил по ягодице, дёрнулся вверх, выскользнув изо рта Несси, кончил, изливаясь в безвоздушном пространстве, и заскакал над ней, засовывая член в её рот и охая от последних вспышек оргазма, сильного и неповторимого.

Сил осталось только затащить девчонку на постель и нависнуть над ней на дрожавших руках. Всё её лицо было в сперме. А моё — в её секрете от сквирта. Она расхохоталась первая, я тоже засмеялся.

— За то, что ты меня избила, я лишу тебя…

Не мог придумать чего её лишить, чтобы не лишиться этого самому, а моя насильница хохотала до слёз, вытирая лицо уголком простыни. А потом схватила подушку и огрела меня.

— Да что ж ты бьёшь меня сегодня?! — взвыл я и хотел схватить вторую подушку, но Несси успела откинуть её на пол.

Я повернулся, чтобы шлёпнуть её за наглость по попке, а она выпорхнула из-под меня и в чём мать родила бегом понеслась из спальни с криком:

— Русский неповоротливый медведь!

Я взлетел на кровати и рванул за ней, едва успевая увидеть, как Несси скрылась в холле, а потом её смех раздался на лестнице. Бежал за ней, не чуя ног, перепрыгивая через ступеньку, почти настиг её в тренажёрном зале, но она увернулась и с визгом и хохотом выбежала к бассейну. И вот тут она и попалась в мои руки — по обеим сторонам стояли каменные чаши с цитрусовыми деревцами и пальмами, и бежать просто некуда. Я обхватил её, прижал к себе и прыгнул в воду…

* * *

Мы наплавались в бассейне, я завернул мою девочку в единственный лежавший в шезлонге халат и принёс в свою комнату, перекинув добычу через плечо. Она пыталась изобразить горжетку и обвиться вокруг шеи, но у неё ничего не получилось, и она всю дорогу звонко барабанила ладошками по моим мокрым ягодицам, щипала их и сжимала пальчиками. Я ничего против не имел, хотя они и так горели от её шлепков. Нёс её и улыбался, как трахнутый придурок. И так не хотелось, чтобы этот день кончался.

А ведь новый уже наступил. И зажжённые свечи выглядели неуместно, наполнили комнату тяжёлым запахом горячего воска. Посадил Несси на постель и потушил их.

— Никита… это ты для меня? — распахнула глаза, задев что-то в душе до искр и вибрации.

Я приоткрыл окно и сел рядом с моей девочкой, смотревшей на шампанское в ведёрке с водой — лёд растаял, на сыр и мёд, на подвявшие фрукты.

— А ты меня изнасиловала и отлупила. До сих пор мягкое место огнём горит.

— Прости… — она доверчиво прильнула ко мне, положила ладошку на мою щёку и смотрела так виновато, что сердце сжалось — да лупи, только будь счастлива, моя конфетка! Собирался поцеловать её и сказать ей об этом, но она продолжила: — Но у тебя такая классная попа, что я буду тебя шлёпать ещё… — в её глазах засверкали золотые смешинки, а губы задрожали, сдерживая улыбку.

Наверное, мой ошарашенный — в который за сегодня уже раз? — взгляд снова развеселил её. Она засмеялась, и я опрокинул её на постель и подмял под себя, глядя в весёлые глаза.

Мне не было смешно. Этот день — самый лучший из всех, что я прожил. Я сегодня действительно жил, вновь почувствовал себя мальчишкой. Этот день для меня сделала эта девчонка — самая лучшая на свете.

Она — моя недосягаемая высота. Единственная женщина, которую я хотел видеть рядом всю жизнь. Но это невозможно. Сколько я ещё проживу, пока моя психика не разрушится? Сколько ещё мне осталось мужской силы? Сколько ещё мне отведено, пока гамартома не переродится в злокачественную убийцу?

Несси перестала смеяться и смотрела в глаза — ждала. Сейчас я должен ей сказать то, что логично завершило бы этот романтический вечер… и перевернуло бы всю её и мою жизнь.

И я сказал:

— Спасибо… — одними губами, не произнося ни звука.

Она ждала не этих слов — я видел это по её взгляду. Те, что она хотела услышать, я написал на запотевшем стекле.

Я полюбил её в первую встречу, но не готов был признать это. Не хотел понимать. Она заставила меня принять это, понять, что я живой, что могу чувствовать… Что я хочу чувствовать. Она изменила меня. Не старалась, но сделала это. Она такая и есть — всё у неё получается само собой, естественно и по-настоящему. Моя милая девчонка…

Я старше Несси на четырнадцать лет, но чем больше времени с ней провожу, чем больше событий нас соединяет, тем меньше помню об этой разнице. Она мудрее, гибче, мягче меня. Она ничего от меня не хочет и не требует, кроме вот этих трёх слов, кроме всего одного чувства.

Да, моя дорогая Несси, я очень тебя люблю. Но никогда не скажу тебе об этом. Сатир должен умереть. Я не хочу, чтобы ты видела мою агонию. Запомни меня таким, каким ты меня сделала.

Провёл кончиками растопыренных пальцев по её лицу ото лба до губ.

Я знаю тебя.

Я вижу тебя.

Я чувствую тебя.

Я люблю тебя.

Таких, как он, судьба не раздаёт,

Вручает, как награду, поимённо.

И та любовь, что в нас двоих живёт

Сильней, чем зло десятка миллионов.

Никита привычно сгрёб меня в охапку, уткнулся носом в волосы и уснул. Снова началась гроза, с открытым окном стало прохладно, а мой мужчина спал обнажённым. Осторожно выбралась из его объятий, нашла одеяло и укрыла его. Спать не хотелось. Я села на подушку у окна и взяла тарелку с сыром и мёдом.

Этот день показался густым и многомерным. Но разве с Никитой может быть иначе? И, может быть, он прав, ведь мы можем встречаться, ходить на свидания… Я сначала обрадовалась этой смелой мысли, но улыбка быстро сползла с лица — это для меня Никита всё изменил, но не для себя. Он по-прежнему дорожит своей клеткой. И что делать с этим, я не знала. Я не могла изменить его…

…но я могла стать ему необходимой, как воздух.

Я буду разной. Смелой. Похотливой. Плевать. Никита — это больше, чем секс. Больше, чем все его миллиарды.

Он — бесценный!

Он — единственный!

Никита — мой!

Люблю его!

* * *

Проснулся, улыбнулся — моя королева не убежала портить мне манную кашу. Будить малышку после длинного дня и жаркой ночи — быть последним негодяем. Тихо вытянул из-под её головы затёкшую руку и встал. Ни свечей, ни тарелок с фруктами не нашёл, подушки тоже, похоже, разложены по местам. А я и не слышал, когда Несси наводила здесь порядок. Кстати, я же её голышом принёс сюда…