– Да ничего, – сказала она. – Мне не больно. Волосы не путаются.

Если кому и было больно, так это мне…

Понимаете, я уже несколько лет ни к кому не прикасалась и себя трогать никому не давала. Давным-давно отказалась целоваться на ночь с мамой и папой, да они не очень-то и настаивали. После этого максимум, что я терпела, – это касание пальцев, когда брала деньги у клиентов в «Литтл шеф». Хотя и этого изо всех сил старалась избежать. Прикосновения ребятишек в яслях – это было другое… невинное… Это меня так не напрягало. Работа, она и есть работа.

В общем, я вытирала Эсме волосы полотенцем, а сама вся дергалась, потом просушила их неторопливыми мягкими движениями. Когда закончила, она стала вся такая домашняя, гладенькая, спокойная и веселая, как кошка на солнце…

Через несколько недель и Либби тоже успокоилась. Она чувствовала себя уютно, в безопасности, ей нравилось, что есть кому помочь присматривать за дочкой.

– Я одного хочу: стать лучшей мамой для Эсме, чем моя была для меня, – говорила она. – Чтобы у нас была хорошая семья.

Она уже не казалась такой потерянной и разочарованной, перестала без конца переживать, почему в свое время не сделала то или другое. Перестала себя жалеть… К ней вернулась уверенность. Она даже стала искать работу. И нашла в конце концов – помощницей продавца в дьюти-фри в аэропорту.

Мы отпраздновали это бутылкой самого дешевого вина из «Косткаттера». Либби с Эсме танцевали под какую-то песню по радио, а я сидела на диване и смотрела. Они хотели, чтобы и я с ними танцевала, но я не стала. Не очень-то и умею… Я вообще ничего толком не умею, но танцы мне всегда давались еще хуже, чем жонглирование, а это уже о чем-то говорит.

Эсме схватила меня за руку и попыталась стащить с дивана, но я не поддалась, уж очень я неуклюжая.

– Все равно не усидишь, – сказала она и ткнула меня под ребра. – Ритм тебя подхватит, никуда не денешься.

Еще тычок. И еще.

– Никуда не денешься!

Либби тоже начала меня теребить.

– Никуда не денешься!

Я упиралась, а они не устояли на ногах и повалились прямо на меня… Я старалась вырваться, а они еще больше смеялись и все тыкали меня пальцам, тыкали, тыкали…

– Да ей нравится! – сказала Эсме.

Я умоляла их перестать, пыталась отталкивать, но они были шустрее, тоньше, гибче. Эсме обхватила меня за колени и попыталась прижать к полу, а я… я отшвырнула ее, заорала во всю глотку и влепила ей увесистую пощечину.

Либби закричала на меня – это же была просто игра! Я уткнулась лицом в диван, расплакалась и все повторяла: простите, простите…

Эсме не спрашивала, за что я ее ударила, – она и так знала. Она гладила меня по руке, понимающе так, но ее пальцы все указывали на меня… тыкали в меня… обвиняли.

C – cat (кошка). Игра, в которую она играет с мышами.

D – duck (утка).

Я никогда не думала, что у меня будут дети. Я же знала, что мне нельзя их доверять. В яслях еще ничего… Ворота заперты, ребятишки никуда не убегут, и не войдет никто без нашего разрешения. И там же и другие есть… ответственные люди, которые тоже присматривают за детьми, не все на мне одной.

А родители – совсем другое дело. И я стала родителем. И мало того, еще удивительнее оказалось, что я хорошо справляюсь… особенно с беспокойством за ребенка.

Либби работала посменно, а значит, не всегда могла отводить Эсме в школу и забирать оттуда, и мне пришлось ее заменять. Иногда она уводила Эсме в школу, а я забирала, приносила домой ее рисунки и кособокие глиняные фигурки… А иногда наоборот.

Я никогда не уходила от ворот, пока девочка не войдет в школьное здание. А когда забирала, всегда была на месте точно вовремя… даже раньше. В этот раз не ошибусь, думала я. И глядела во все глаза, да так, будто они у меня со всех сторон, как в «Корпорации монстров».

Когда я забирала Эсме из школы, ей приходилось идти со мной в ясли и ждать, пока не закончатся дополнительные часы для детей, чьи родители работают допоздна. Девочка не протестовала, она сама не любила ходить по этому району одна – из-за собак, которые бегали тут сами по себе, – знаете, такие стаффордширы с толстыми шеями, в кожаных ошейниках с шипами и заклепками. Я сама-то их недолюбливала, да и вообще недолюбливала собак, если уж на то пошло. Я и кошек-то, честно говоря, не очень, но собаки…

Однажды за нами с Эми погнался терьер – в парке, когда мы катались на роликах. И как раз только что купили в кафе по мороженому. Не знаю, чего этому псу надо было – мороженого или нас, но он с лаем кинулся нам под ноги. Мы обе упали и ободрали коленки. Миссис Арчер намазала содранные коленки мазью и дала нам денег на новое мороженое, но, по-моему, она считала, это я виновата, что Эми ушиблась: это же я предложила покататься на роликах.

Эсме была гораздо старше ребятишек в яслях, но любила с ними играть… раздавать стаканчики с соком… сидеть, скрестив ноги, на полу и слушать сказки…

Я рассказывала им всякие добрые истории из диснеевских мультиков или что-нибудь про Барби. А что еще? Книжек-то я никогда не читала. Только кино смотрела, там все-таки не столько кровищи на каждом шагу, как в тех книжках, что мне пересказывали.

В общем, Эсме вся съеживалась в страшных местах, хлопала в ладоши, когда герой спасался, и разочарованно тянула: «У-у-у…», когда сказка заканчивалась. Я как-то сказала: странно, как это ей не скучно, она же это все уже сто раз слышала.

– Я просто подыгрываю остальным, – ответила она. – Вообще-то, я не так уж люблю такие сказки. Настоящие куда лучше.

Она потащила меня в тесную старую библиотечку по соседству. Книги на полках были все пожелтевшие… Непохоже было, чтобы их вообще кто-то когда-то читал. Она сняла с полки «Сказки братьев Гримм».

– Я их все наизусть знаю, – сказала Эсме, – но если бы ты их мне прочитала, было бы как в первый раз. На разные голоса, и изображала бы всех. Как в яслях.

Словно дразнила меня… на «слабо» брала. Мол, сумеешь так прочитать или нет? Проверяла, та ли я, за кого она меня принимает…

И я прочитала все сказки, сидя с Эсме в обнимку у нее на кровати. Иногда слова с трудом разбирала, но, в общем, интуитивно догадывалась, что там должно быть. А если и запиналась, так не потому, что какое-то слово прочитать не могла, а из-за самих сказок. Чересчур уж кровавые они… Будто кровью написаны – то руки-ноги кому-нибудь отрубят, то волкам на съедение человека бросят…

Каждый раз, поднимая голову от книги, я видела, что Эсме беззвучно повторяет слова и не сводит с меня глаз.

– Родственники бывают такими жестокими друг к другу, – сказала она. – Особенно мачехи. Они всегда злые.

Я отвела взгляд. Я сама была не лучше жены дровосека, которая приказала, чтобы Гензеля и Гретель бросили в лесу… И Эсме это знала.