— ощущался большой лагерный опыт, позволявший увидеть «масть», оценить собеседника, найти малейшие признаки лжи. Врать такому было бы глупо.

— Ну что, молодой человек, — сказал Кащей, держа в синей от татуировок руке злополучный блокнотик. — Поведай нам, как появилась эта вот запись.

Я и рассказал, естественно, умолчав о том, кто Тынчу прикончил. Врагов у него было, видимо, много, и заподозрить меня было трудно. В криминальных наклонностях пока не замечен. Да и не те это деньги, чтобы мочить отморозков.

Кащей внимательно выслушал, задав пару вопросов. Меня удивила речь без фени и тем более мата. Наверное, так только со мной. Он тщательно взвешивал слова и, прежде чем произнести, словно продумывал, какую реакцию вызовет. Говорил мало, но каждая фраза звучала весомо.

— Что-то не припомню грева от Тынчи. Не баклан какой, а где же бабосы? — спросил Кащей, смотря исподлобья.

— Мы не при делах. У него свой котел был, — хмуро пояснил Герыч.

— Тогда и долги эти только его. А раз бортанулся, то ваши не пляшут. Мимо предъява. Есть что сказать?

— Комерс к моей девке полез! — выпалил Меченый, разочарованный этим вердиктом.

Герыч одернул его, но уже было поздно. Даже Анатолий Иванович не смог скрыть усмешку.

— Тебе, значит, на хвост наступили? — обжог Кащей взглядом.

— Нет! Дело только в бабосе. В биксу вложился!

— Дам десять штук! Этого хватит? — спросил я, зная, как неловко будет ему сейчас торговаться.

Меченый покраснел от злости, но вынужден был просто кивнуть. Тема «девушек» не для базара на стрелке.

Быки сели в машины. Герыч остался с Кащеем поговорить о чем-то своем, а наши с гордостью вернулись в зал. Будет, о чем рассказать и чем похвалиться.

Сердечно поблагодарив всех, я оставил Ваньку накрыть им поляну, а сам побежал к дому Юльки. Теперь Меченый ее, конечно, отпустит. Но не факт, что смирится. В Пензе нам оставаться нельзя. Так или иначе, достанет.

Юлька появилась только во втором часу ночи. Под глазом наспех запудренный, разливался огромный синяк. Тушь потекла, лицо в темных разводах. Мокрым носом ткнулась в плечо и только тогда разревелась.

— Тошку убил… Ненавижу! — всхлипнула она под моей курткой.

— Собирай вещи, и сразу ко мне. Мы завтра уедем.

Другого выхода сейчас я просто не видел. Почти всю наличность придется отдать, но есть деньги в товаре. Ванька тут справится, а нам с Юлькой дорога в Москву. Снимем квартиру, возьму палатку в Лужниках, торговать буду оптом. На первое время югославы помогут, как-нибудь раскручусь. Здесь всё равно ловить уже нечего, давно собирался.

Уехать на следующий день не успели. Утрясал в институте, на рынке, выставил на продажу квартиру. Юлька приходила в себя, запершись дома, а вот мне пришлось порядком побегать. Хотя деньги отдал, несколько раз я ловил взглядом бумер. Как и ожидалось, Меченый в покое нас не оставит. В лучшем случае справлюсь лишь с ним, но точно не с бандой. Так и будет кружить, как акула.

На третий день мы с Юлькой наконец-то в вагоне. Перрон мягко вздрогнул и поплыл мимо с Ванькой, Иванычем и парой ребят из нашего зала. И вместе с ними будто уходили эпоха и юность. Я словно на льдине, отколовшейся от родного и привычного берега, плыву в неспокойное море. Что же в нем ждет?

Наверное, сейчас я немного растерян и даже подавлен несмотря на теплые объятия девушки, которую вроде люблю. «Вроде», потому что это не Гейла. Еще не она. А когда ею станет, будет ли ее любить Кай?

Юлька видела минор в настроении и молчала. Скорее всего, потому что мы в купе не одни. А может, из-за того, что на душе всё равно неспокойно. Мы бежим, нас вряд ли найдут, но облегчения нет. Я еще долго буду оглядываться, провожать взглядом мимо проезжающий бумер, видеть силуэты врага в каждой тени. Возможно, всё же придется вернуться, чтобы урода пришить. Иначе спокойного сна нам уже не видать.

Вероятно, поэтому, когда дверь тамбура хлопнула, я даже обрадовался, увидев Меченого с пистолетом в руке. Между нами всё решится сейчас прямо здесь, бегать друг за дружкой уже не придется.

Под ворвавшийся в вагон стук колес выстрелов почти не было слышно. Тело почувствовало лишь легкий толчок, а за ним еще и еще. Видимо, убили в этот момент, но оно еще не знало об этом.

Из купе в проход выскочила Юлька. Она не видела нападавшего, поэтому пуля ударила в спину, и девушка повисла у меня на руках. На ее груди словно распускался хищный алый цветок, вытягивая душу из слишком хрупкого для жизни сосуда.

Зарычав, я бросился вперед, сбив врага с ног. В узком проходе он не мог увернуться, а останавливающее действие пули слишком мало для меня. Бесполезное оружие отлетело в сторону. Навалившись, я сжал пальцами горло, выдавливая из него протестующий хрип. Обезображенное гримасой лицо посинело, пятки застучали по полу. Меченый беспомощно бился подо мной точно рыба, пока не затих.

Он умер, но я не ослабил хват, даже погружаясь во тьму. И там, в неясной, призрачной мгле всплыли слова, которые слышал, когда Гейла объясняла посмертную практику пховы: «В момент смерти отбрось все привязанности, отсеки свои узы и не цепляйся за чувства и вещи».

Я сделал всё наоборот, устремившись к единственному, что было сейчас для меня по-настоящему ценно, и словно выстрелил сияющей точкой сознания в Юльку. Вернее, в ее тающий образ.

Видимо, энергия последнего желания оказалась достаточно велика, потому что мы стали вместе падать куда-то. Судя по алым всполохам и черноте вокруг, едва ли процесс будет приятным. Кажется, всё это видел, когда Эдди отправил меня в тот чертов «кармограф». Выведет ли нас с нужную «дверь» та же собака? Впрочем, почти всё равно. Главное, Юлька со мною.

Глава 24

Яркие солнечные лучи пробивались сквозь полог листвы, высвечивая причудливые узоры теней. Ковёр мягкой травы, усыпанный полевыми цветами, занимал всю поляну, а на границах высились могучие вязы, чьи раскидистые ветви чуть колыхались в порывах легкого ветра. Где-то в них упорно долбил дупло дятел, перекликались невидимые с земли птицы и мирно жужжали пчелы, собирая нектар.

Воздух напоен ароматом трав, лёгкой сладостью цветов и отчетливым запахом крови. Центр поляны уродовали аккуратные борозды пентаграммы. Лесная идиллия, исполненная тихой красотой, осквернена и поругана очередной жертвой Жнеца.

Кай осторожно опустил на землю уже