случаев можно было бы сказать, что это именно тетушка Жужи принимала роды, а Мара помогала ей. С учетом этих обстоятельств Анна испытала безмерное облегчение, когда увидела, что Мара появилась у нее в доме накануне без сопровождения своей матери.

Анна бодрствовала всего несколько минут, после чего почувствовала, что вновь проваливается в сон. Звуки и образы вокруг нее стали затуманиваться и постепенно пропадать, слой за слоем. Она изо всех сил старалась держать глаза открытыми, сосредоточив для этого все свое внимание на Маре. Новая повитуха Надьрева была одета в старое, но добротное платье, которое с годами почти не выцвело. С течением времени Мара потолстела в талии, поэтому платье немного собралось в складки на бедрах там, где был завязан фартук. Ее головной платок был туго натянут на лоб. Сзади он образовывал небольшой треугольник, который покачивался, когда Мара двигалась. Сейчас Мара стояла к Анне спиной, и та могла хорошо рассмотреть этот треугольник. Кроме того, Анна могла видеть, как с рук Мары свисали, шевелясь, розовые ножки ее новорожденного сына. Поджав маленькие пальчики на ногах, он пинал воздух вокруг себя и изо всех сил голосил.

Анна уже выбрала своему ребенку крестную мать. Замкнутый образ ее жизни оставлял ей мало возможностей завязать дружеские отношения с другими женщинами, поэтому именно Роза Киш стала ее ближайшей наперсницей, которая было хорошо осведомлена обо всем, что происходило в доме Анны. Роза Киш видела, что позволял себе Лайош в отношении Анны. Ей нередко приходилось накладывать Анне компрессы на те синяки, которые оставались после его пьяных выходок.

Однако Котелеш больше подходила на роль крестной матери, поскольку была ровесницей Анны и, что более важно, католичкой. Она жила довольно далеко от улицы Арпада, на окраине деревни. Несколько недель назад Анна отправила к ней своего сына с приглашением стать крестной матерью будущего новорожденного, и та согласилась. Теперь Анна подумала, что в ближайшие несколько дней ей нужно будет снова отправить его к ней, чтобы спланировать крестины. Анна мало кому рассказывала о том, что в прошлом году родила мертвого ребенка, когда роды у нее принимал доктор Цегеди-младший. Она практически никому не рассказывала и о других своих детях, которые не выжили.

* * *

Чтобы поскорее вернуться домой, тетушка Жужи решила сесть на первый же поезд. Оказываясь в столице (как, например, сейчас, когда ей нужно было выслушать вердикт апелляционного суда), она останавливалась у своей двоюродной сестры. Некоторые члены семьи Чордаш жили в Будапеште, и она во время своих редких приездов сюда останавливалась у одного из них.

Ближе к вечеру она добралась до станции Уйпешт. Кроме чемодана у нее была с собой плетеная корзина, которую она наполнила едой, чтобы перекусить в дороге. Для ее семьи в Надьреве двоюродная сестра приготовила также разные угощения.

Бывшая повитуха сошла с поезда уже в сумерках уходящего дня. Дул пронзительный ветер, так как на Венгерской равнине ветра бывают гораздо сильнее, чем где-либо в другом уголке Венгрии. Но тетушка Жужи твердо стояла на ногах: сейчас она чувствовала себя уже практически дома, а значит, уверенней, чем в городской суете. Она опустила голову, как бык, двигаясь навстречу ветру.

Ветер трепал ее шаль, насквозь продувал ее корзину, по-воровски унося с собой те ароматы, которые дразнили ее в течение нескольких часов. Тетушка Жужи сделала глубокий вдох, чтобы окончательно почувствовать себя дома, но очередной сильный порыв ветра лишил ее этого удовольствия. Тогда бывшая повитуха крепче прижала к себе корзину, схватила в охапку шаль и потуже затянула ее. Где-то под шалью она чувствовала приятную тяжесть своей ладанки, которая согревала ей грудь.

Борьба с ветром отвлекла тетушку Жужи, поэтому, когда она почувствовала толчок в бок, то вначале восприняла его как чей-то удар. Она оглянулась и увидела, что это ее внучка прижалась к ней, горя радостным возбуждением. Девочка обхватила своими тонкими ручками широкое тело бывшей повитухи. Маленькая Лидия крепко прижалась головой к груди своей бабушки и принялась оживленно перечислять все события, которые произошли за те несколько дней, пока тетушки Жужи не было дома: собаке давали настойки от ее болезней, во двор от ветра упали ветки с деревьев, жители деревни разругались с графом Мольнаром из-за растущих налогов. Ветры в ее юной головке дули так же бесшабашно, как и штормовые ветра на Венгерской равнине, поэтому она, не задумываясь, смешивала важные новости с незначительными:

«Анна прошлой ночью родила ребенка. Это мальчик. Она решила назвать его Иштваном».

* * *

К тому времени, когда доктор Цегеди-младший сел в поезд в Будапеште, тот шок, который он испытал, услышав вердикт, сменился глубоким огорчением. Апелляционному суду потребовалось почти восемнадцать месяцев, чтобы рассмотреть «дело Надьрева». Доктор потратил это время на то, чтобы покопаться в журналах записей рождения и смерти в других деревнях. Он ожидал обвинительного приговора в суде высшей инстанции. Ему это было крайне необходимо для того, чтобы потребовать полного расследования деятельности всех деревенских повитух на его участке, включая деятельность Кристины Чордаш из Тисакюрта. Однако с учетом того, что обвинительный приговор против тетушки Жужи был отменен, все его планы по организации такого расследования были, по сути, разрушены.

Апелляция тетушки Жужи была удовлетворена главным образом потому, что та отказалась от своего первоначального признания, которое сделала жандармам. Доктор Цегеди-младший был совершенно уверен в том, что апелляционный суд поддержит решение, принятое судом Сольнока, поэтому оправдательный приговор стал для него полной неожиданностью.

Была середина рабочей недели, самый разгар зимы, и поезд был почти пуст. Окно было забрызгано грязью, по краям лежала кромка затвердевшего снега. Перед доктором расстилались просторы Венгерской равнины, которые в январе были невыразительными и не производили особого впечатления. Они были совершенно безжизненными, если только не считать стаи ворон, которые клевали холодную землю в тщетной попытке что-то найти там.

Сиденье было жестким и неуютным. Доктор Цегеди-младший долго ерзал на нем, чтобы, как-то устроившись, поразмыслить над своим поражением. На хороших участках пути вагон ритмично раскачивался из стороны в сторону. На поворотах и неровных участках он начинал неистово скрипеть и трястись. Доктор, наконец, расслабился, чувствуя, как его тело вибрирует в такт пыхтению паровоза.

Закрыв глаза, он мысленно перенесся обратно в зал судебных заседаний. По мере того как поезд преодолевал милю за милей, он переосмысливал каждое слово, которое слышал и смог запомнить, все те движения и жесты, которые видел. Прибегнув к своему опыту лечащего врача, он пытался найти ту трещинку, которую раньше не замечал и которая привела к такому