и Анна подумала было, что, возможно, одна из них каким-то образом оказалась сейчас здесь. Однако Анна никогда не слышала, чтобы в Надьрев приезжали монахини. Дважды в месяц в хорошую погоду в деревне появлялся в полном церковном облачении священнослужитель из Сольнока, но даже он был редкостью для большинства жителей Надьрева, особенно для детей, которые ходили за ним по пятам и насмехались над его рясой, в которой он прогуливался по пыльным деревенским улицам[28]. Вряд ли этим детям когда-либо доводилось встречать монахинь, и Анна была уверена, что остальные жители деревни из числа кальвинистов тоже никогда их не видели.

Анна еще пристальней всмотрелась в гостью. Если только действительно на этом поспешном, негласном ритуале, словно по волшебству, оказалась монахиня, то это было просто чудо, которое позволило бы Анне обрести надежду на гораздо большее чудо. Анна неустанно молилась, круглыми сутками молилась о том, чтобы ее сын превозмог то, чем мазнула ему губы и язык дочь бывшей повитухи. И она умоляла Бога позволить ей вырастить своего сына, которого Он дал ей и ради которого Он дал молоко в ее груди, чтобы накормить его, чего не случилось после рождения Юстины. Анна не давала своего согласия погубить эту жизнь. Она была уверена в этом. Или же почти уверена.

Однако на передней скамье сидела не монахиня. Всмотревшись в незваную гостью, Анна поняла это. Знакомый жест – вращение женщиной больших пальцев – разрушил ее мимолетную надежду на благословение свыше. Анна сделала последние несколько шагов к алтарю, ощущая проклятие взгляда бывшей повитухи.

Крепко прижимая к себе умирающего ребенка, она осознавала, что дьявол уже намертво вцепился в него и теперь вряд ли ослабит свою сатанинскую хватку.

* * *

Тетушка Жужи осталась в церкви, чтобы помочь пастору Тоту прибраться, а затем отправилась в корчму семьи Цер, где она договорилась встретиться с Марой. С тех пор, как Мару назначили на официальную должность повитухи вместо ее матери, она тоже стала часто посещать корчму. Теперь в деревне были две женщины, которые осмеливались появляться в этом заведении.

Мать и дочь пили больше часа, празднуя в том числе успех тетушки Жужи в апелляционном суде в Будапеште. Теперь у бывшей повитухи сложилось твердое убеждение в том, что ее победа была предрешена, и от одной этой мысли она чувствовала небывалое воодушевление. К полуночи корчму стали готовить к закрытию, поэтому тетушка Жужи по уже отработанной схеме заглянула за стойку и прихватила с собой бутылку спиртного. Это был тот редкий случай, когда у нее не было с собой ее корзин, и она, сунув эту бутылку за пазуху своего пальто, направилась после этого к выходу вместе с Марой.

Когда женщины поднимались по Сиротской улице, они увидели свет в доме старого Хенрика Тота. Хенрик был бочаром и жил по соседству с бывшей повитухой. Они с тетушкой Жужи являлись соседями уже почти двадцать пять лет. Калитка к дому Хенрика была приоткрыта, и тетушка Жужи заглянула в щель: в мастерской хозяина горел огонь.

Во дворе слышался негромкий гул голосов, выдававший полуночную компанию, собравшуюся выпить перед сном. Тетушка Жужи и Мара двинулись в темноте на эти голоса. Тетушке Жужи всегда нравился старина Хенрик, и она пока еще не была готова возвращаться домой. Выпитое в корчме вино привело ее в приподнятое настроение, и она была уверена, что у ее соседа найдется для нее еще один стаканчик спиртного.

Тетушка Жужи приветливо рассмеялась, приближаясь к мастерской. Она не обратила внимания на то, что собравшиеся у Хенрика замолчали при виде ее. В деревне все уже знали, что она вернулась из Будапешта, а также о том, какое решение принял апелляционный суд. В мастерской Хенрика как раз обсуждали ее ворожбу и знахарство. Многие из собравшихся были убеждены в том, что оправдательное решение суда являлось результатом ее черной магии.

Тетушка Жужи стояла в дверях мастерской, и спереди ее обдавало жаром в то время, как ее спина мерзла от ночного холода. Мастерская Хенрика была достаточно большой, вдвое больше обычной конюшни. Сейчас она хорошо освещалась костром, горевшим в яме посередине помещения. Специальная железная клетка, которую Хенрик использовал для нагрева обручей, стягивающих бочку, примыкала к стене позади него. Рядом был разложен аккуратный ряд заранее приготовленных обручей. Со стен свисали различные бочарные инструменты, отдельно на полке лежали заклепки для обручей. Маленькие бочонки стояли отдельно от больших бочек в задней части мастерской. Две или три бочки были перевернуты, чтобы служить в качестве столов на случай таких вот посиделок, которая была организована сейчас. За ними как раз сидели гости Хенрика. Пол был засыпан свежей дубовой стружкой.

Тетушка Жужи и ее дочь подошли поближе к огню. У бывшей повитухи на лице горел яркий румянец от выпитого вина, жар от огня добавил ему ярко-вишневого оттенка.

– Где были в столь поздний час? – поинтересовался Хенрик.

Тетушка Жужи погасила лампу и поставила ее у своих ног. Ее руки пока еще не отошли от холода, и она потерла ладони друг о друга, затем поднесла их к огню.

– Гуляли в одном месте, где пили хорошее вино, – ответила она.

На импровизированном столе Хенрика, который совершал регулярный обход по кругу, наливая своим друзьям, стоял кувшин спиртного. Вокруг него стояло несколько грязных стаканов, оставленных теми, кто уже разошелся по домам. Тетушка Жужи с явным намеком посмотрела на этот кувшин.

– И где же это было? – спросил Хенрик.

Он принялся, пожалуй, слишком усиленно протирать тряпкой внутреннюю поверхность одного из стаканов.

– В корчме семьи Цер.

Хенрик наполнил стакан спиртного и протянул его бывшей акушерке.

Тетушка Жужи сделала большой глоток, издав после этого смешок. Быстрая порция спиртного сделала ее еще более раскованной и легкомысленной. Она встретилась взглядом с Марой. Эта пара была одета почти одинаково. У обеих женщин на головах были тяжелые темные платки; обе были одеты в темные, однотонные шерстяные пальто с поясами и тяжелые ботинки. Это выглядело так, словно перед вами предстали магистр театра и его актер в процессе изучения.

Тайна, которую хранила тетушка Жужи, явно просилась наружу. Она вертелась у нее на языке. Бывшая повитуха знала, что та прожжет ей язык, если не выйдет наружу. Чтобы не терпеть более, она произнесла:

– Малыш Иштван уже высказал свою последнюю волю и завещание.

– Кому же? – спросил Хенрик после явной паузы.

Тетушка Жужи поставила свой стакан на стоящую вертикально бочку. Она потерла ладони друг о друга и поднесла их к щекам, чтобы почувствовать, как