Перед началом действия

Гамлет сказал Офелии:

«Мы с тобой первое следствие!»

Но быстро увяли камелии.

«Как геморрой?» – «Да вроде обошлось!» – «Слышь, дай глонуть!» – «А-ах! Хаар-р-р-ашо!»

Грустные русские женщины,

Мужчины русские – пьяные,

Мужчины русские – мертвые,

Счастье у нас – в изгнании!

«Во-о! Молоток, братуха-а!»

Счастье у нас в изгнании,

Счастье у нас – одиночество,

Счастье у нас – это мания.

Маньяки мы, ваше высочество!

«Ниче так, да?» – «Ишь ты!»

Маньяки мы, ваше высочество.

Маньяки с глазами горящими,

Маньяки с губами голодными,

Маньяки, о счастье молящие!

«У-у-у-у!» – «Кхе-кхе, опус!»

Маньяки, о счастье молящие

Жрецов с глазами холодными.

Маньяки, пули свистящие

Мы ловим сердцами бездонными.

«Каки-таки пули?» – «Непонятненько!»

Мы ловим сердцами бездонными

Надежды на счастье туманные.

Мы шепчем губами голодными

Молитвы какие-то странные.

«Во-во!» – «Шепчем-шепчем – не нашепчем, а тока шептуна пустим!»

Молитвы какие-то странные

Не объясню вам, леди, я.

Ведь в каждом маленьком городе

Здесь своя большая трагедия…

«У-у-у-у!»

«А-а-а-а!»

«А-А-А-А-А-А-А-А-А!»

– Так-то все и началось.

– Банальный вопрос: в каких отношениях вы были с вашим мужем?

– Банальный ответ: в хороших.

– Он был старше вас?

– Да. На пять лет.

– И каков секрет семейного успеха?

– А мы в принципе жили порознь.

– То есть…

– То есть у него была своя жизнь, у меня своя. Иногда они пересекались.

– Вы откровенны.

– Стараюсь. Я даже могу сказать, где, как правило, пересекались наши жизни.

– Да нет. Не нужно.

– Не нужно так не нужно.

– И давно такой либерализм?

– Вы неточно выразились – это демократия. Года три или четыре. Мы поженились при обстоятельствах… не совсем благоприятных для него. И вот в его бредовом сознании возникла мысль, что я спасла ему жизнь и он теперь должен посвятить ее мне…

– Стоп-стоп, простите. Давайте по порядку. От чего вы его спасли?

– От самоубийства. Нервная система у него всегда была расшатанной, да пил он еще вдобавок… И тут мы познакомились, в период «духовного кризиса» то есть. Как я сейчас понимаю, для мужчины в такой момент спасительно любое чувство к женщине, даже простое увлечение. Просто этим увлечением оказалась я.

– И что потом?

– Потом, как говорится, суп с котом. Чуть не в прямом смысле. Я готовить не умею. Интересы у нас оказались разными…

– Это он вам говорил?

– Нет, что вы.

– Он вам не изменял?

– Нет. Это было частью его пунктика, «нравственным долгом», что ли.

– Вас это как будто даже злит.

– Нет, сейчас просто разозлилась, а вообще мне это раньше льстило.

– А как вы к его творчеству относились?

– К стихам-рассказам? Никак. Читала что-то… Не помню. Да я вообще… не знаток. Не Маргарита я, да и он не Мастер.

– То есть вы его считаете слабым автором?

– А я не знаю. Только вот одно скажу. Его многие терпеть не могли. Поэтому мне кажется, что он все-таки был талантливым.

– Интересная логика.

– Женская.

– А что он собой представлял как человек?

– Не знаю. Это у матери его спросить надо. А я что. После свадьбы все хорошие. И он… А потом в себе замкнулся. Все печатал что-то…

– У него были враги?

– Не знаю. Во всяком случае, я к их числу не относилась.

– Почему?

– Подозреваете, что ли?

– Ой, нет-нет-нет. Просто интересно.

– А он меня слишком устраивал…

– Он был сложным человеком. И я даже затрудняюсь сказать, хорошим или плохим. Он был разным.

– Студенты его любили.

– Не все. Он по этому поводу любил повторять: «Я не поп-звезда».

– А как вы разделяете: любили – не любили?

– А которые любили, в гостях бывали. Он когда холостым был, у него бывали романы со старшекурсницами, а с ребятами постарше он и выпивал; бывало, что и чересчур. А когда женился, просто… находили повод заскочить на полчасика. Супруга-то его не больно жаловала таких гостей.

– Ревновала?

– Нет. Просто… Аура… Мир двоих… Я это понимаю.

– Ваши отношения с ней каковы?

– Не идеальны. И нечего здесь больше сказать.

– Понятно.

– Эх, да что вам понятно…

– Как вы к его творчеству относились?

– Не знаю. Непонятно мне все было. Заумно как-то. Мы же воспитаны на другой литературе: Горький, Фадеев, Вишневский. Рассказы сына я терпеть не могу. Жестокие какие-то, с матом. Стихи мне ближе, но и здесь… Я считаю, что хорошая литература – это которую читаешь и не испытываешь комплексов, что глупая или в гуманитарной сфере чего-то не добрала.

– О, у вас целая концепция читателя!

– Да что вы, ладно! Кофе хотите?

– С удовольствием.

– А расскажите что-нибудь о сыне…

– Что?

– Что хотите, что запомнилось…

– Запоминаются обычно мелочи, а вам это вряд ли интересно.

– Отчего же.

– В середине восьмидесятых он очень боялся ядерной войны. Тогда деятели наши переборщили малость с пропагандой. Потом мы, дураки, дали ему посмотреть с нами фильм «На следующий день» и еще – «Письма мертвого человека». Дальше – больше. Он где-то прочитал, что при взрыве атомной бомбы вспышка такого же цвета, как если смотреть на настольную лампу сквозь пальцы. Гляжу за ним, а он вечером за столом сидит и все потихоньку на бра поглядывает. Я не выдержала, спрашиваю: «В чем дело?» А он мне: «Откуда я знаю, может, уже летит, а я ничего и рассмотреть-то не успею». И вздыхает так тяжко. Ему тогда шесть лет было.

До депрессии дело дошло. Замкнулся. Проснется, в комок сожмется под одеялом, лежит и плачет. Еле потом расшевелили.