ждут ее одобрения. Благословения на святое дело. По сути, несмотря на все разговоры о свободе и индивидуальности, они – те же холопы, только с пером в руках. И жаждут покровительства, вспомоществования, желательно в звонкой монете.

Анна величественно кивнула литераторам и, нимало не стесняясь, села под балдахин. Подали чаю. Она оставалась сидеть. Все остальные стояли, хотя и взяли в руки приборы.

– Я обещаю всем защиту и помощь, – провозгласила она. – Но я требую откровенного рассказа о деталях акции. На это меня уполномочила княгиня Изабелла Чарторыйская.

Услышав имя другой своей благодетельницы, газетчики закивали и заулыбались. Для них было ясно, что прежде непримиримые знатные роды ныне объединяются. Стало быть, их совсем приперло.

– Можете ли вы обещать нам содействие высоких воинских чинов, сударыня? – осведомился Лелевель.

– Ее сиятельство постоянно собирает у себя весь цвет чиновной Варшавы, – подал голос Роман Сангушко. – Переговоры оставьте мне. Будьте уверены только, что в нужный момент на нашей стороне будут все. Кроме великого князя, разумеется.

Собравшиеся засмеялись. Но Анна прервала их требовательным замечанием:

– Я жду.

Оказалось, что они планируют действовать прямо в день коронации. Мохнацкий, Гуровский и Чиховский намеревались пробраться в зал. Императору подадут петицию, подписанную депутатами уже восемь лет не собиравшегося сейма об отмене добавочного акта, запрещавшего публичные заседания. Если он откажется, молодые офицеры нападут на него во время парада на Саксонской площади и убьют вместе с цесаревичем Константином. Это послужит сигналом ко всеобщему восстанию. Собрать подписи «сеймующихся» обещал депутат Зверковский. Почему он не пришел на встречу? Да, это самое слабое звено в цепи, и в нем никто не уверен.

– Нужен дополнительный план, – сказала Анна. – А что вы будете делать с наследником? С царицей? Их многие начнут жалеть. Наш народ умилен и, простите, профессор, за противоречие вашей лекции, в этом весьма похож на русских.

«Вот, поляки, – думала она про себя. – Сейчас видно славянскую безалаберную кровь. Все на эмоциях. Если бы не лед католицизма, мы бы вообще стали, как пожар в лесу, – все спалить и исчезнуть за неимением сушняка. Ничего не продумано. Ничему нет порядочной договоренности. Люди мутные, ничего не решают. Мальчишки и газетчики – шваль, перекати поле. Одни погибнут, другие переметнутся к тому, у кого больше злотых».

– Я хочу услышать о дополнительном плане. Надеюсь, он у вас есть.

Лелевель помрачнел. Их раскусили. И если это сделала светская дама, пусть и весьма образованная, то что помешает царским ищейкам взять след?

– Я вас предупреждаю, господа, – Анна вскинула подбородок. – Вам противостоит не просто зло. А зло искушенное. Обретшее опыт во время допросов своих домашних заговорщиков. Очень трудно признавать за русскими способность мыслить, но у них имеется свой извращенный разум…

– Спинной мозг, – хохотнул Смагловский. Но его никто не поддержал. Перебивать графиню – совсем не то же самое, что перебивать профессора. Госпожу Вонсович полагалось слушать.

– Так что вы намерены делать без подписей депутатов?

– Тогда… тогда, – выдохнул Высоцкий. – Мы соберем до двух сотен молодых людей, пылающих примером Костюшко. Скроем их за обоями в зале коронования. А во время церемонии окружим императорскую фамилию и силой исторгнем у царя согласие на возвращение Польше всех ее прежних земель, на нерушимость старой конституции третьего мая и на право избрания королей. А как его величество сразу не согласится, то его убить и начать общее возмущение.

– А как согласится? – почти издевалась графиня.

– То тут препятствия к коронации не будет, – серьезно заявил Лелевель, – но это уже несущественно, потому что царя никто не избирал. Стало быть, акт аннулируется. И будет выбран другой король.

– Кто? – глаза Анны уперлись в лицо профессора.

Тот поколебался, стоит ли говорить?

– Тадеуш Дзялинский поехал в Берлин предложить сделать диктатором Адама Чарторыйского. Но он ли станет нашим королем?

– А мы ездили в Вену уговаривать герцога Рейхштадтского, – заспорил Мориц. – Какими глазами мы на него посмотрим, если дорогу заступят Чарторыйские?

– А зачем нам сын Наполеона?

– Затем. С ним вернется Галиция. Имея ее, можно заставить Пруссию вернуть Познань. Венгрия и Богемия давно хотят возмутиться. Пока они станут драться с австрийцами, мы заберем у Вены славянские земли и уж тогда на русских…

– То есть пруссаки должны поддержать кандидатуру Чарторыйского, чтобы у них отторгли Познаньское герцогство? – невозмутимо уточнила Анна. – А Австрия сама отдаст за принцем Галицию, чтобы потом расстаться с Дунайскими землями, которые к нам никаким боком не прирастали?

Иногда она понимала, почему русские цари привлекали к себе на службу немцев. Их упорядоченный разум не позволял подобных сбоев логики. А тут… сейм в миниатюре. Споры о журавле в небе и попытке, зажав кулак, не выпустить синицу.

– Я вас поняла, – сказала графиня, вставая и делая сыновьям знак. – Пока мы не готовы договориться о будущем правлении. Да это и не наше дело.

– Сейм решит, – вставил Лелевель, который, кажется, полагал, что без совета с ним никакой сейм ничего решить не может. Опасный человек.

– Совершенно верно, – улыбнулась графиня. – Сейм для того и существует. Наше же дело – восстановить попранную конституцию. И для этого надо продумать все детали. Господа, теперь держите связь со мной через мсье Сангушко. Он наиболее подготовленный среди вас военный человек. Роман, вы едете сейчас?

Тот поблагодарил, но отказался: ему надо было еще кое-что приватно обсудить с Лелевелем.

* * *

Уже в карете Анна дала волю своим чувствам.

– Вот мы, поляки! – возмущалась она. – Великие планы при ничтожных средствах. Много блеска, разговоров, а в результате хлопушка, пшик, шелуха вместо фейерверка.

– Мама, – попытался остановить ее Александр. Именно они с братом приехали в карете, и теперь Анна возвращалась домой не пешком и не одна, как рассчитывала.

– Надеюсь, вам не пришло в голову записаться в число тех двух сотен идиотов, которые намерены напасть на императора в день коронации?

По лицам юношей было видно, что как раз это они и сделали.

– Но как же? – подал голос честный Мориц. – Неужели кто-то должен погибать, а мы…

– Люди нашего положения рождаются вовсе не для того, чтобы бездумно рисковать собой, – наставительно сказала мать. – Как вы думаете, откуда все эти несчастные возьмут и финансовую помощь, и защиту, если таких, как я или княгиня Изабелла, – Потоцких, Чарторыйских, Тышкевичей, Радзивиллов – не будет? Крепко подумайте об этом, прежде чем очертя голову бросаться в заведомо проигрышные битвы.

Мориц все еще не понимал.

– Но ты же всегда ставила нам в пример дядю Юзефа. Ведь он тоже мог бы отойти в сторону. Не рисковать собой.

Анна вздохнула: как объяснить детям, что такое вдохновляющий образ героя, а что реальность?

– Если бы дядя Юзеф «отошел в сторону», как ты выражаешься, изменил Наполеону и пошел на переговоры с его противниками, в том числе и с Россией, мы бы сейчас называли его Ваше Величество, а Польша была бы свободной страной. Потому что никакой Венский конгресс не отдал бы Александру I наших земель, ибо в тот момент, когда армии победителей наступали французам на пятки, выбить польский корпус из состава их «великой армии» было очень важно. И все, включая Россию, предлагали дяде Юзефу корону. – Графиня глубоко, со всхлипом вздохнула. – Он предпочел верность побежденному. В итоге умер сам. И обрек свою родину на те страдания, которые мы сейчас переживаем.

Мориц был потрясен.