вы согласились со мною встретиться. Ваша благосклонная беседа с моей матерью внушила мне смелость предположить, что вы не откажитесь увидеть и меня.

Анна благосклонно кивнула.

– Нам давно следует поговорить, ваша светлость. Ведь, как сказала княгиня Изабелла, мы хотим одного и того же.

Адам важно склонил голову в знак согласия. Анна внимательно разглядывала его. В свои 58 он сохранял холеную красоту породы, не начавшую, вопреки времени, ветшать, а обратившую плоть в старое крепкое дерево. Прежде черные волосы поседели, нежность кожи ушла, но заменилась не желтизной и дряблостью, а отточенностью слоновой кости. Огромный лоб прорезали морщины, но они лишь свидетельствовали о недюжинном уме и тяжелых раздумьях. Брови опустились на глаза, отчего взгляд стал недоверчивым. Длинный, точно выточенный ваятелем нос почти касался губ. Когда-то, в молодости, они были пухлыми лепестками. Теперь, обескровленные, втянулись внутрь прямой щели, которую представлял собой рот.

Адам был все еще полон приятных манер и обходительности. Но сквозь мягкость, которую он старался придать выражению лица, все четче проступала пугающая, беспощадная красота старого короля. Или всех старых королей на свете. Чарторыйский дожил до шестого десятка без короны, но, глядя на него, Анна могла бы с уверенностью сказать: вот повелитель. Даже странно, что над его лбом нет золотого обруча с зубцами, который так пошел бы к темному платью.

– Не велеть ли чаю? – осведомилась она.

– Не беспокойте себя. Время позднее.

Чарторыйский почти улыбнулся, останавливая хлопоты хозяйки. Но это получилось у него и криво, и как-то повелительно.

Раньше Анна не верила, что у человека, столько лет служившего разным господам, может быть собственное лицо. Но теперь думала, что князь Адам всю жизнь служил только себе. Своему эгоизму. А уж то, чем прикрыть это чувство, – дело случая.

– Теперь, ваше сиятельство, – молвил он, – когда вы вволю меня рассмотрели и сделали надлежащие выводы, позвольте мне сказать, зачем я приехал.

Графиня кивнула.

– Моя мать позволила вам познакомиться с заговорщиками. Думаю, вы поняли: это люди пылкие и легкомысленные. Офицеры не старше ваших сыновей. – Тут он почти рассмеялся, показывая, что участие молодых графов Потоцких для него не секрет. – Газетчики же, напротив, привыкли будоражить толпу, но склонны отсидеться в стороне, когда заварится каша. Вряд ли весь этот сброд показался вам серьезным. – Князь нарочно сделал паузу, чтобы Анна могла ответить, но она только кивнула, все еще, как завороженная глядя в лицо, с которого стекла вся любезность. Только жесткость и воля отражались на нем.

– Если все не продумают те из высокородных, кто вступает в дело, – проговорил Адам, – следует забыть об успехе. Рядовые участники разбегутся даже не при первом русском залпе, а при виде гвардейского каре.

– Как вы презираете соотечественников, – протянула Анна, которая, однако, не могла не признать очевидного: ей вчера показали патриотов во всей красе.

– Что делать, мадам, – князь развел руками. – Опыт лишает иллюзий. Тем не менее я считаю, что конечная цель достижима. Именно сейчас, когда русские увязли на Дунае, поругались с персами, и оба союзных двора – Берлин и Вена – готовы действовать в свою пользу за их спиной. Воистину война ставит эту громадную страну в очень уязвимое положение. Если бы все ее враги разом… Но они не могут сговориться, – Адам снова оскалился в усмешке, – совсем, как наши магнаты.

– Согласна, – кивнула Анна. – Момент опасный для москалей, и будет глупо им не воспользоваться. Именно так рвут цепи. Но, – она еще раз кивнула, – вы правы во втором утверждении: магнаты не могут сговориться.

– Поэтому я и приехал сюда, – подхватил Чарторыйский. – Вы представляете один могущественный клан. Я – другой. Мой обнимает сотни фамилий, которые тянутся к нам и которые пользуются нашим патронатом. Наши «клиенты» совершенно в римском вкусе. Мы отправили в Берлин одного из них, пана Дзялинского…

Вот теперь уже ближе к делу!

– Что вы тоже, полагаю, знаете. – Князь явно ценил осведомленность собеседницы и хотел это показать. – Дзялинский сметливый человек, но его родство с нами дальнее. Если его схватят, никто не посмеет предъявить нам претензии.

«Умно», – подумала Анна. Ей-то с сыном самой пришлось ездить в Вену. Но она и многого добилась!

– Итак, Берлин и Вена готовы предпринять некие враждебные москалям действия, если у нас здесь что-то, боюсь предположить, что именно, случится. Осталось не отдавать нашим сторонникам разноречивых приказов. Ведь вы думаете о том же самом, сознайтесь?

Графиня медленно кивнула.

– В таком случае объединим усилия, – торжественно сказал князь. – И сделаем это так, чтобы каждый видел и не сомневался: Чарторыйские и Потоцкие на сей раз вместе.

Анна не понимала, чего от нее хотят.

– Вы выйдете за меня замуж, – очень твердо заявил Адам, как будто не просил руки, а приказывал. – Я женат на достойной даме из рода Сапег, но они потеряли прежнее влияние. Ваш род Тышкевичей и по сыновьям Потоцких сейчас важнее. Конечно, этот союз будет только для публики, – поспешил князь. – Не в моем возрасте что-либо требовать от прекрасной, еще молодой женщины. Но внешне мы соединим величайшие семейства нашего королевства.

– Для чего? – Анна должна была бы сказать: «Я замужем», но слишком хорошо представляла ответ: так разведитесь. Тем более что в Польше это так легко, священники нарочно выпускают какой-нибудь фрагмент длинной свадебной церемонии, чтобы потом иметь повод согласиться: да, союз недействителен. Поэтому графиня перешагнула через формальности. Она может расторгнуть второй брак с Вонсовичем и вступить в третий. Но что от этого получит? – Для чего? – повторила дама. – Вы хотите стать диктатором, потом королем. Вернуть Польше кусочек земли, который сейчас у Пруссии…

Адам терпеливо улыбнулся.

– То, что мы сейчас обещаем нашим временным союзникам, не так уж важно. Я бы остановился на первой части вашего утверждения. Диктатором, потом по воле сейма королем.

– Но наши земли в Австрии значительнее, – возразила графиня. – Краков – сердцевина древнего королевства.

– Приданое за герцогом Рейхштадтским? – пожал плечами собеседник. – По моим сведениям, восстание в Венгрии и Богемии вот-вот вспыхнет. Тогда Галиция отложится сама, и мы задаром заберем то, за что вы готовы платить. Австрийцам будет не до нас.

Графиня надолго задумалась.

– А чем заплатите вы? – наконец спросила она. – За мое согласие и полный переход моего клана на вашу сторону?

Адам хищно улыбнулся.

– Я имею детей. Но я откажусь от собственных отпрысков ради объединения усилий. Став королем, я успею лишь слегка укрепить положение Польши среди других держав. Не более. Но я могу провозгласить одного из ваших сыновей моим наследником.

«Что толку в стране, которая приглашает к себе владык?»

– И сделать так, что его изберут и поддержат, – закончил князь. – Как видите, я готов платить за союз. А вы?

Анна сжала губы. Как забыть о прекрасном Франсуа-Наполеоне? Но и предлагаемый куш слишком велик.

– Я должна подумать, – проговорила она. – Ведь невесте дают время на раздумья.

Чарторыйский снова позволил себе кривую ухмылку.

– Только недолго. Время не ждет. Ведь дело в союзе, а не в брачных венцах.

«Да-а-да-да!» – захотелось закричать мадам Вонсович, но она сдержалась.

– Через три дня я дам ответ.

– Завтра, в этот же час, – Адам встал. Он уже чувствовал, что собеседница внутренне согласна, только хочет предусмотреть все детали. А для этого достаточно суток.