ли я кого-то, кто сдает квартиры. Он был с товарищами, и не хотел оставлять их одних, а в комнате матери они бы просто не уместились. Я пригласил его переночевать в свой дом. Вмести с ним приехали еще шестеро парней. Все они были только с передка. Мы с женой накормили их, пустили помыться и уложили спать. С Артемом я почти не говорил. А рано утром, они сели в пикап и умчались обратно. Напоследок он лишь махнул мне рукой. Думаю, он так и не простил мне, что в 14-ом я не поехал с ним. Летом 22-го Артем был убит. Его тело так и не вернулось домой. Мать хоронила пустой гроб. Артем навеки остался где-то там, в жирном как масло черноземе. На деньги, полученные за смерть сына, мать Артема смогла купить квартиру и навсегда уехать из переулка. Этих же денег хватило на квартиру для Вики и оплату ее образования.

В последнее время я часто думаю об Артеме. Думаю о том, что бы было с ним, не начнись тогда война. Что было бы с нами, отправься я с ним? Могли ли встретиться под Дебальцево Артем и Бабак? Возможно ли такое, что именно пуля Артема стала роковой для Бабака? Возможно ли такое, что именно Бабак выпустил тот снаряд, что ранил Артема? Могло ли быть такое, что именно из-за действий Артема, Оксана больше никогда не выйдет на связь с родными? Или может именно Оксана собрала деньги на снаряд, который убил родителей Вики? Возможно ли такое, что кто-то из тех, кого я знал в прежней жизни, выпустит ракету или дрон, который оборвет мою жизнь? Признаться честно, от всех этих мыслей у меня голова идет кругом. Думаю, живым не стоит думать о таком. А мертвым… Мертвым уже нет до этого дела. Мертвые знают лишь то, что им было куда лучше, когда они были живы.

Часть 6

Глава 1

Летом 2015-го я все еще жил у Свиренко и Кат. Это было спокойное время, полное радости и тихих теплых ночей, когда мы втроем сидели до рассвета, прогуливались вечерами и пребывали в безмятежности. Когда я мог не спать по несколько ночей подряд, сидя в их маленькой кухне. Ходить на цыпочках, не желая тревожить их сон, чтобы никто не знал, что я сейчас не в постели, а здесь, наедине с летним небом, сижу, сварив себе кофе покрепче, и жду, когда рассветет.

Бои в Донбассе не утихали. И хотя до мирной жизни было еще далеко, все мы питали надежды на то, что стороны смогут договориться. Мы даже самых страшных снах не могли представить, что эта война затянется почти на десять лет, и что даже в 23-ем ей не будет видно конца. Мы надеялись, что к компромиссу сможет и прийти и общество, которое все больше распадалось на два противоборствующих лагеря. А мне, казалось, что мы сможем найти общие точки и возродить то единство, что было у нас в 12-м году. Я упорно не хотел замечать того, что граница двух миров уже была очерчена кровью. Эта граница разделила страны. Разделила мировоззрения и людей. Разделила мою жизнь на до и после.

Изменился даже город. Из тихого места, окруженного соседями, Белгород стал последним форпостом, за которым начиналась земля «чужих». К нам все больше тянулись люди из Украина, которые бросая все бежали к родственникам. Кто-то же наоборот, стремился уехать отсюда, будучи уверенным, что вот-вот опустится железный занавес. Но даже тогда, мы и представить себе не могли, что однажды наш город станет засечной чертой на острие одного из самых кровавых конфликтов первой половины 21-го первого века. И даже сейчас я не уверен, что самое страшное уже позади.

В августе 15-го между мной и Кат случилась ссора, о причинах которой я распространяться не стану. И может быть, все разрешилось бы само собой, по сути, так и случилось позже, но вскоре я узнал о гибели Владимира Пановского — моего давнего друга, и в тот же день уехал на похороны, ничего никому не сказав.

Владимир Пановский был моим одноклассником, славным парнем, каких встретишь нечасто. Всегда посмеивался и говорил: «Гни, пока не сломаешь». А теперь он был мертв. Выпал из окна, развешивая мокрое белье. Совершенно глупая и нелепая смерть. Он жил в эпоху великих перемен, когда люди гибли за идеи, а умер так незатейливо. Я долго не мог осознать, что жизнь столь светлого человека могла вот так запросто разбиться о грязный асфальт, и отказывался верить, пока гроб с его телом не опустили в могилу. Пановский был не первым, кого мне довелось пережить, но в этот раз все было иначе — бессмысленно и без причины. Да и кажется мне, что он стал последней каплей в том океане смертей и горя, что окружал нас тогда.

В город я вернулся опустошенным, не в силах принять случившееся. Я ушел в себя и скрыв от всех озлобление, съехал в небольшую квартирку, чтобы не показываться на глаза Свиренко и Кат. И с какой-то маниакальной нервозностью пытался всем доказать, что меня ничто не тревожит. Но эта смерть окончательно сломила меня. Она стала бескомпромиссной точкой в истории, которая началась для меня в момент, когда я познакомился со Свиренко и остальными. Вот только я не хотел, чтобы все закончилось так, и еще долго не мог смириться с тем, что мне придется учиться жить по-новому.

В сентябре я устроился продавцом в книжный магазинчик, где сидел целыми днями, подпирая голову руками и глотая романы одним за другим, даже не вникая в их суть. Бродил между полок, расставляя книги в алфавитном порядке, и, чтобы хоть как-то спастись от скуки, вкладывал в уже прочитанные мной романы маленькие бумажки, где простым карандашом писал названия понравившихся глав. По выходным я встречался с Егором Анохиным, который той осенью снова вернулся в город. Он был все тем же простым парнем, которого вы и не приметите в толпе. Низкорослый и широкоплечий. В простом сером свитере и улыбкой, в которой уже несколько лет не хватало зуба. Вернувшись в город, он пошел работать грузчиком и целыми днями таскал мешки на складе. В каждую нашу встречу он тащил меня бар, где настаивал, чтобы я опрокинул еще одну стопку рома. Не было и дня, чтобы Анохин не пропустил стаканчик.

Я пытался жить той жизнью, к которой привык, но