как не попытаться через обстановку смерти не удалиться двигаясь по сей дороге дальше остальных? Обставить самым высшим образом своё земное погребение? Да, власть земная позволяет сделать это, как результат погребение становится чем-то эпохально-необычным. Для людей, которые всё это погребение проделают после кончины и будут после погребения рядом с подобного рода могилой жить. Но для того, кто жил и умер, что это даст? Известность? Подобная могила привлекает к себе взгляды, как следствие тот, чьё упокоение получилось столь заметным, становится как минимум рядом живущими поминаемым. Что за делами при существовании прославил, о подобном чтобы рассуждать, надо как минимум быть знатоком в таких вопросах, но сам мавзолей как факт захоронения оставит несомненное упоминание о самом упокоившемся, который жил. Но если возводить такое со стараньем и при жизни, какое всё подобное окажет при таких трудах влияние на жизнь? По логике, это вершина, высочайший культ вещизма — всё в собственном могуществе направлено на возведение своего надгробья, труды, которые довольно сложно описать, и тратятся на то, чтобы свой труп после кончины возлежал особым образом. И что это даёт? Жить надо как-то так, чтобы реально жить, по этому и жить при разуме повыше ординарного приходится в пути — всё это наполняет жизнь реальностью и необычностью событий. Но так, в пути приходит смерть — разве от смерти можно отвернутся, применяя метод поклонения предметам или же вещам, какими бы особенными эти вещи не были, тем более, что минет совсем мало времени, и даже самые особенные вещи, потраченные для откупления от смерти, в глазах живущих чаще всего начнут выглядеть ничтожно. А труп по смерти это только труп, всего лишь прах земной, всё это можно, приложив старание, избавить от гниения, но жизнь в подобное уже не возвращается. Тот повелитель — верх поклонения вещизма, попытка через прах земной повлиять на то, что ждёт после того, как плоть утратит свою главную способность именно жить в единении с духом, наполняющим в единении тело, и дух останется один личиной представлять того, что жило при подобном именно телесном и духовном единенье. Что будет значить прах, любой, когда телесное останется оставлено духовным? Но здесь довольно значимо-заметно начинает выглядеть всякое из того, что начинает при осуществляющейся жизни проступать — всё смотрится достаточно своеобразно, но при реальности восприятия истины такие мелочи, какие столь обычно выставляются живущими вперед всего в существовании достаточно серьёзного значения не имеют. Что это как не ещё одна предметная обставленность существования? Зато при этом параллельно при таких нюансах словно дополнение присутствует информированность о том, что происходит важное и знаковое продвижение в нужном направлении, и что самое интересное, подобное в вопросах перемен по жизни и вполне устраивает, и это в плане результата выглядит важнее всякого иного. Подобное устраивает так как это хорошо.

Действительно, никто не захочет радовать себя излишним возрастом, если подобный возраст сопровождается обязательной старческой деградацией. Прозябать в ничтожестве набранных по жизни недостатков, да ещё и терзаясь пониманием присутствия-наличия подобных недостатков, всё это выглядит терпимым до определённой стадии, а потом? Влачить подобный груз потому, что смерть сама по себе страшна как факт происходящего? Наверное, а всё-таки жить в состоянии жизни более не менее логично когда всё-таки, а худо-бедно именно живёшь. Существование, когда жизнь в следствии деградации возможностей утрачивает некие черты, которые и наделяют саму суть бытия должной привлекательностью, увы, но подобное в реальности элементарным образом утрачивает всяческий намёк на привлекательность. Таким бытием привлечь, завлечь, увлечь? Кого и как? Человек устроен так, что изначально хочет от существования хоть чего-то, но реально большего, во всяком случае реально наделяющего чем-то. Чем, это уже вопрос воспитания, взросления, запросов, жизненных позиций, тут от живущего всё, пока возраст позволяет, в изрядной степени зависит. Но возраст так уж оформляет бытие, что срок приходит с некоторыми из возможностей самым естественным образом ввиду дальнейшей невозможности чего-либо, отныне недоступного, элементарно расставаться. И тут уже реально начинаешь думать именно об уровне таких отныне настигающих потерь — можно пытаться изо всех сил всё-таки держаться за пока ещё доступное, и так пытаться дальше жить делая вид, что, собственно, ничего не происходит, а можно обнаружить и в реальных проявленьях повседневных знаки спада, и тут ещё вопрос к чему такое приведёт, ведь деградация старения уж точно отступать не станет. С этим вообще беда — никто не хочет прозябать в стареющем и деградирующем с возрастом ничтожестве. Жизнь для того, чтобы сохранить все признаки обычной привлекательности должна прежде всего сохранить все краски, делающие эту самую жизнь именно привлекательной, если краски поблёкли, а ещё, чего доброго, вследствие возрастных нюансов попросту исчезли, кого же привлечёт подобное существование? Однако, при подобных рассуждениях, какое заключение просится — прежде всего никто не хочет деградации старения, но тут с самим заключением на данном фронте явно присутствуют нюансы — как показывает опыт заключенья личные при рассмотрении всех таких вопросов заметно отличаются от заключений общества, взгляд личности гораздо более лёгок и себе готов прощать многое из с возрастом недоступного, взгляд общества в таких вопросах заметно более серьёзен.

ВУЛКАН ШЕВЕЛУЧ Как надо понимать, случилось извержение, сопровождающееся активным выбросом пепла, и всё так обустроилось, что это стало выглядеть как события, определённо вызывающие любопытство. На дворе утро, а темень учинилась словно ночью? Что ж, впечатляюще, что из себя исторг, тем мир заполонил, и тут получается, что порожденья мрака породили мрак? Копились в изобилии где всё кипит, и вот исторглись, оседая на всём, чём только можно, всё засыпая и никого не радуя? Довольно любопытная раскраска получившейся картины — всё выбросом своим скопившимся запорошил. При этом очень часто повторяющиеся слова — сам пепел как цемент — довольно скверный и поди от такого без труда отмойся, то есть всё время присовокупляется к описанию оригинальная неординарность, словно бы намекая этим, что словно замаравший всё что можно выброс как следствие такой по причине неких индивидуальных свойств. О чём как следствие идея словно бы сама рождается — как результат появляется теория что это след такого вот спасения на муки обречённых — что вот таким вот выбросом от них избавились и ничего лучше при подобном не возникло как этим ворохом из пепла на чём, только можно, взять таким толстым слоем грязи и осесть, другого просто не дано. И вот теперь из этого ничтожества какое-никакое воплощение ожидает впереди, через растущее, потом жующее, идеи строятся, по логике, как раз такие. Из такого выброса