Народная Республика, культурное развитие и идентичность точно так же долгое время формировались под влиянием таких межкультурных обменов. Недавние исследования этих обменов отражают обладающий более обширными связями и менее изолированный географически, чем считалось в свое время, исток китайской цивилизации и, следовательно, не только меняют наше понимание ее корней, но и дают метафору положения Китая в глобализованном мире XXI века. Недавний фокус внимания на стратегии интеграции в Евразии под руководством Китая «Один пояс — один путь» (ОПОП) — особо яркое его проявление, выводящее на передний план идею взаимосвязанной, а не изолированной экономики и политики как в настоящем, так, предположительно, и в прошлом Китая.

Действительно, само происхождение китайской цивилизации многим обязано межрегиональному обмену. Некоторые наиболее важные сферы обмена географически пересекаются с Шелковым путем, историческим конструктом, введенным в употребление в XIX веке, который, возможно, представляет собой самый наглядный пример межрегионального обмена на дальнем расстоянии (и, по крайней мере негласно, является конструктом, на который опирается стратегия ОПОП). Но эти созидательные взаимосвязи, во-первых, были намного старше самого Шелкового пути (в том плане, что они не включали в себя шелк), во-вторых, представляли собой намного более хитроумную и разнообразную на местном уровне сеть взаимодействий и отношений. Как бы то ни было, так же, как Шелковый путь помог соединить удаленные друг от друга культуры через торговлю и обмен идеями, эти ранние взаимодействия образовали «пра-Шелковый путь» со столь же глубоким воздействием на вовлеченные нации и общины. Технологии, которые они принесли в центральные части Северного Китая, заложили основу для развития сложных и экспансионистских политических стратегий в III–II тысячелетиях до н. э. — период, который считается началом китайской цивилизации.

Исторически Шелковым путем называется сеть торговых и транспортных маршрутов через Евразию, впервые оформившаяся и укрепившаяся во второй половине I тысячелетия до н. э., развившаяся в сеть проторенных путей преимущественно в период с династии Хань (206 до н. э. — 220 н. э.) до династии Тан (618–907). Исторические хроники из китайских источников уделяют особое внимание попыткам контролировать эти маршруты через ограничение движения людей и создание военных гарнизонов. Конечно, Шелковый путь был не только и даже не в первую очередь маршрутом для транспортировки шелка, и ответвления Шелкового пути через Евразию, уходившие к Юго-Восточной Азии и через Тибетское нагорье, часто использовались для других важных товаров, в частности чая и лошадей. Более того, нельзя даже с уверенностью утверждать, что торговля была главным способом взаимодействия на всех его частях или во все периоды, но в любом случае мы видим, что на протяжении истории эти разнообразные маршруты сводили вместе носителей разных языков, ценностей, религий, образов жизни, традиций и технологий.

Свидетельства передачи технологий на дальние расстояния через Евразию не ограничиваются историческим периодом, который обычно связывается с торговлей шелком и другими товарами, осуществлявшейся торговцами, путешествовавшими по предписанным маршрутам под наблюдением императорских чиновников или военных застав. Действительно, недавние исследования начали подробно описывать трансфер технологий в форме новых материалов и практик, используемых во все более обширных регионах у сообществ, которые явно в некоторой степени контактировали друг с другом.

Эти практики и предметы относятся к ряду «технологических областей», то есть наборов практик, подразумевающих трансформацию материальных ресурсов и соответствующие знания, верования и социальные связи. Некоторые сельскохозяйственные технологии иллюстрируют далеко идущие контакты: например, недавно было показано, что некоторые культуры и животные, вначале одомашненные в Юго-Западной Азии — включая коров, овец, коз, ячмень и пшеницу, — пришли в общины Восточной Азии где-то в III–II тысячелетиях до н. э. Но, по-видимому, эти недавно одомашненные животные и растения не входили в «пакет», сопровождавший какую-то одну группу мигрантов. Их освоили различные общины, в разной степени, по всей обширной территории Центральной Азии и Северо-Западного Китая. В некоторых случаях растения лишь дополнили сложившиеся навыки выживания и, вероятно, сыграли незначительную роль в общей калорийности рациона тех, кто их ел. В некоторых случаях они могли выступить в качестве предметов роскоши или ингредиентов для производства алкоголя. Но в других случаях вновь одомашненные растения сделали возможным более обширное использование новых природных зон, например, открыв для сельского хозяйства более высокие зоны Тибетского нагорья.

Точно так же и вновь появившиеся одомашненные животные дали совершенно новые средства выживания и узловые моменты ритуального поведения. Так, известно, что коровы начали становиться все более важным центром ритуальной деятельности во второй половине II тысячелетия до н. э., значительно позже того времени, когда одомашненные коровы пришли из Юго-Западной Азии по маршрутам, которые еще не до конца понятны. Однако в то же самое время обитающие в Китае дикие быки использовались для тех же целей, а это говорит о том, что сам статус домашних животных не был единственной причиной их важности в ритуале. Но после одомашнивания коровы и быки, несомненно, стали доступнее, и это могло сыграть свою роль в предпочтении быков как объектов жертвоприношения и других ритуальных действий.

Одним из таких способов ритуального использования животных было сжигание их костей, обычно лопаток млекопитающих и нижних щитков черепах, в гадании, известном как пиромантия: сжигание костей для предсказания будущего. Пиромантия стала особенно важной при дворе династии Шан (ок. 1500 — ок. 1050 до н. э.), первой династии Китая, о которой у нас есть лишь первичные исторические свидетельства. Текстовые материалы династии Шан представляют собой надписи на предметах, традиционно именуемых гадательными костями, которые сжигались для такого рода предсказаний. Хотя подобные гадательные практики не обнаружены в Центральной Азии или дальше на запад, мы видим некоторые древнейшие их примеры в так называемой «Северной зоне», тянущейся от традиционного Шелкового пути в Ганьсу на северо-западе Китая через северо-восток Китая во Внутреннюю Монголию и Ляонин. Эти ранние примеры часто выполнены на лопатках диких животных, таких как олени, и домашних животных, таких как свиньи (одомашнены локально внутри Китая) и овцы (еще одно домашнее животное, привнесенное маршрутами «пра-Шелкового пути»).

Пожалуй, самой новаторской технологией животноводства, пришедшей по этому пути, было использование одомашненной лошади и сопутствующего снаряжения, такого как колесница. Начиная с династии Шан, прирученные лошади глубоко повлияли на способ ведения войны и символический статус китайских Центральных равнин. Не до конца понят не только процесс приручения лошадей где-то в Центральной Азии, но и точное время и маршрут их проникновения в Восточную Азию, хотя некоторые наиболее ранние свидетельства, по-видимому, относятся к Северо-Западному Китаю. Как и в случае с вышеупомянутыми растениями и животными, лошади, вероятно, в разное время использовались различными способами, и условия, повлиявшие на их приручение, могли меняться в зависимости от того, могли ли они быть внедрены приемлемым для соответствующего населения образом. В отсутствие