неоконфуцианскому толкованию, в «Четверокнижие» входили тексты, сосредоточенные не на политической системе, а на способах стать морально ответственным субъектом через обучение.

Система экзаменов на гражданскую службу берет начало в глубокой древности, но лишь в конце X века она стала главным способом принимать на работу чиновников. Это была проверка таланта, причем талант вначале определялся как литературное мастерство, а затем — как умение понимать и толковать «Четверокнижие». Ей сопутствовала система образования, поместившая в каждом округе государственную школу и включавшая в себя многие сотни частных академий. Даже монгольская династия Юань, которая завоевала Китай в XIII веке и резко ограничила роль экзаменов, увеличила финансирование школ и академий. В глазах европейских наблюдателей XVI века система экзаменов была близка к платоновскому идеалу, согласно которому философы должны становиться царями. Это сомнительно, но сам факт, что настолько большая страна смогла сделать образование необходимым подготовительным этапом к карьере чиновника, весьма примечателен.

Но, возможно, именно размер Китая сыграл в этом какую-то роль (вместе с упадком средневековой аристократии, ростом торговли и усиливающимся влиянием интеллектуалов, образованной элиты, на местном уровне). В любой момент времени сотни тысяч интеллектуалов обладали достаточным для экзаменов образованием, не состоя на бюрократической службе, в результате чего по всей стране местные интеллектуалы обладали схожим уровнем начитанности, общим корпусом знаний и, как хотелось надеяться, общей системой ценностей. Образование экзаменационного уровня лишь в очень слабой степени было профессиональным образованием — разве что в том смысле, что оно требовало знания старинных текстов и современных интерпретаций и владения изощренными литературными формами. Оно было ближе к тому, что Конфуций, а вслед за ним конфуцианцы, называл «обучением для себя», чем к «обучению для других». Экзаменационное образование, заботящееся о рассуждении и критическом мышлении, широте взгляда и глубине исторического понимания, нравственных проблемах и выборах, было ближе к идеальному гуманитарному образованию без точных наук. На базовом уровне современное образование также стремится прививать ценности, а не просто оттачивать умение студента проходить тесты.

Поэтому дискуссия всегда идет о том, какие ценности образование должно стремиться привить учащимся. Добросердечие и праведность? Или же верность (государству) и сыновняя почтительность (в семье)? Понимание сути вещей и стремление к знанию? Но и там шли споры: между оживлением древнего и созданием нового, служением государству и приоритетом семьи, созданием учреждений и самосовершенствованием и так далее.

В современном Китае эти споры снова ведутся в открытую. Сначала это было противостояние либералов, утверждавших, что свобода выбора в глобализирующейся рыночной экономике должна привести к свободе выбора в политике, и «новых левых», полагавших, что растущее неравенство, проистекающее из глобализации и рыночной экономики, может быть ликвидировано только возвращением к коллективизму социалистического периода. Затем появились сторонники «третьего пути», который был бы исключительно китайским и, само собой разумеется, ни либеральным, ни социалистическим. Ключ к величию Китая следовало искать в его истории — той самой, которую однажды отвергли как феодальную. Для некоторых это вопрос власти: Китай может вернуть себе надлежащее место в мире только через управление другими странами. Для других величие кроется в восстановлении цивилизации, основанной на конфуцианских ценностях (хотя по поводу того, являются ли эти ценности гуманистическими или авторитарными, консенсуса нет). Но очевидно, что интеллектуалы из разных лагерей, как и их предшественники, до сих пор стремились получить поддержку своих позиций со стороны правительства и добиться признания себя как тех, кто может определять будущее Китая.

Сегодня партийное руководство решило поддерживать и конфуцианство, и социализм. Председатель Си Цзиньпин посещал Пекинский университет для совместного фото с ныне покойным философом-конфуцианцем Тан Ицзе, который полагал, что восстановление величия китайской нации зависит от восстановления конфуцианства, и кроме того, Си читал лекции о конфуцианском «Великом учении» как основе социалистических ценностей. Университетские структуры «Национального учения» получили обильное финансирование от правительства. Настали плохие времена для интеллектуалов, чья критика режима основывается на опыте чужой цивилизации и истории. Но для тех, кто был воспитан в китайских гуманитарных традициях, это шанс утвердиться в качестве авторитетных толкователей ценностей, которые сделают Китай воистину китайским, что, в свою очередь, позиционирует их как одновременно сторонников и критиков режима.

С древних времен история Китая демонстрировала непоколебимую приверженность увязыванию работы правительства, требующей чиновников и политиков, с усилиями интеллектуалов. Временами официальной власти удавалось вырвать у интеллектуалов контроль над образованием и право дискутировать о ценностях. Но на протяжении последнего тысячелетия наиболее привычной схемой было сочетание, с одной стороны, признания правительством ценностей доминирующего на данный момент интеллектуального движения, а с другой — попыток склонить интеллектуалов к сотрудничеству и сделать из них сторонников, а не критиков. Но когда индивидуальное образование воспринимается как главный компонент успешной политики, этой напряженности между политической властью и интеллектуальным авторитетом трудно избежать. Пожалуй, можно сказать, что это в самой природе цивилизации, как она сложилась в Китае.

31. Почему китайские классические романы имеют для нас значение?

Вай-е Ли

Классические китайские романы эпохи Мин (1368–1644) и Цин (1644–1911) до сих пор ярко присутствуют в современном китайскоязычном мире. Вообразите себе сплав пьес Шекспира и диснеевских фильмов или представьте, что вы упоминаете в качестве ориентиров Отелло, мистера Дарси, Урию Хипа или Джейн Эйр в повседневном разговоре со случайным собеседником — кажется, обычные различия языковых и культурных регистров неприменимы, когда речь заходит об этих работах. Персонажи, детали сюжета и отдельные строки стали частью повседневного дискурса и популярной психологии. Эти романы пронизывают каждый уровень общества на уровне, недостижимом для великих литературных произведений европейской традиции. Наиболее знамениты «четыре классических романа эпохи Мин»: «Троецарствие», «Речные заводи» (также известны как «Болота горы Лян»), «Путешествие на Запад» (также известно как «Сунь Укун») и «Цветы сливы в золотой вазе». Возможно, еще более примечателен «Сон в красном тереме» (также известен как «Записки о камне»), который многие считают величайшим китайским романом. Еще одна работа XVIII века, «Неофициальная история конфуцианцев», также имеет много поклонников, но не столь заметна в современной популярной культуре.

Важно воспринимать эти романы не просто как страницу в переплете, а как пути доступа к китайской цивилизации и истории культуры. Их предыстории и дальнейшие судьбы охватывают целые столетия, что гарантирует возможность взглянуть на ключевые культурные тенденции и преобразования. Так, самые ранние дошедшие до нас издания «Троецарствия», «Речных заводей» и «Путешествия на Запад» датируются XV–XVI веками, но представляют собой кульминацию столетий исторических и псевдоисторических хроник, мифов, народных преданий, литературных анекдотов и театральных представлений. Кроме того, все основные романы эпох Мин и Цин получили дальнейшую жизнь в виде продолжений, полемических произведений и перезапусков в новых декорациях, иногда