уволите. Я подумал, что вы захотите оставить запись у себя. – Он положил на стол маленькую коробочку и вышел.

Лавстар открыл крышку, и у него в голове раздался знакомый женский голос, говоривший с сильным акцентом после многих лет за границей: «…я думаю, что мои братья его ненавидели, они винили его за то, что случилось с мамой. Я ее не помню, знаю только, что она была красивая, особенно в юности, но мне было всего несколько месяцев, когда мама умерла, я росла в основном у бабушки с дедушкой. Они никогда не говорили с ним и почти никогда – о нем. Я виделась с ним довольно редко. На самом деле я не знаю, как это было, когда она была жива. Я уверена, что он по-своему любил маму, это было видно по тому, как он говорил со мной о ней, хотя на людях он ее никогда не упоминал. Она болела, и, мне кажется, нечестно винить его в ее смерти, ведь ему наверняка не хватало чуткости, чтобы ей помочь. Я не знаю, делал ли он что-то всерьез, чтобы увидеться со мной; бабушка и дедушка говорили, что нет, а я все равно приезжала к нему на север раз в год. Он жил прямо в кабинете, это было довольно странно. Вечером он укладывал меня спать и иногда рассказывал сказки; не знаю, откуда он их брал – наверно, придумывал сам. Одну из них я точно слышала тысячу раз, не меньше, и когда мне было шесть, я тайком ее записала. И все это время хранила. Могу дать вам копию, если хотите».

Раздался шорох, потом начало заставки из «Города Кардамона»[22], на середине ее снова прервал шорох, потом немного тишины и, еще более глухо, обрывки далекой беседы. Лавстар сразу узнал голос дочери, какой он был 23 года назад, чистый детский голос:

«Ты знаешь какую-нибудь сказку?»

А потом его собственный голос:

«Жил-был царь по имени Медиас. Он регулярно ездил по своему царству с проверками, в полном облачении, с собакой и на лошади, но куда бы он ни приехал, нигде его никто не узнавал. Медиас приезжал к мяснику, пекарю, купцу – но всегда ему приходилось вставать в очередь вместе с простым народом, и никто никогда ему не кланялся. И каждый раз его ждали большие препятствия на пути обратно во дворец, потому что стражники останавливали его и требовали пропуск. И вот однажды Медиас сидел в печали во дворце, и тут к нему пришел какой-то карлик.

– Что тебя печалит, человече? – спросил карлик.

– Меня никто не узнает, – ответил Медиас.

– Я могу выполнить одно твое желание, – сказал карлик.

– Я желаю, чтобы все, до чего я дотронусь, становилось знаменитым, – ответил Медиас. – Желаю, чтобы все, до чего я дотронусь, попадало на первые страницы газет по всей земле, чтобы меня все узнавали и кланялись мне, ползали передо мной, восхищались мной, мечтали бы встретиться со мной, и чтобы запоминали на всю жизнь, если хоть раз лично увидели или услышали царя Медиаса!

– Твое желание исполнится, – проговорил карлик и исчез.

На следующий день Медиас поехал к мяснику купить колбасу и двух куриц, и не успел он ничего понять, как его уже сфотографировали, взяли интервью у женщины, которая случайно дотронулась до его руки в лавке, а колбаса, которую он купил, стала известна на весь мир и получила название “Медиасова колбаса”. Крестьянин, который вырастил куриц, тоже стал известен на весь мир, потому что именно он вырастил куриц, которых купил царь. Медиас сел на коня – и тот стал самым знаменитым конем в мире. Медиас прикоснулся к стене замка – и со всего света стали приходить люди посмотреть на замок. Он приезжал к брадобрею, купцу, пекарю – и везде повторялась та же история: они становились всемирно известными царскими пекарями, купцами и брадобреями, и попасть к ним хотели все. Стоило ему погладить собаку, как люди начинали называть детей в ее честь.

Однажды он встретил во дворце самую красивую служанку в мире. У нее были голубые глаза и длинные светлые волосы, заразительный смех, лучистая улыбка и белоснежные зубы; они стали тайком встречаться в летнем царском дворце. Царь Медиас прикасался к ней нежно и осторожно, а она прикасалась к нему, и в конце концов они так много раз прикасались друг к другу, что на их телах не осталось ни одного пятнышка размером хотя бы с листок, которое ни разу бы не потрогали, не обняли и не поцеловали… Со временем у них родились двое милых сыновей. Но при этом бывшая служанка попала на первые полосы газет всего мира. Фотографы делали все новые и новые снимки, пока она не побледнела от усталости и ее глаза не покраснели от вспышек. Она попыталась скрыться от них на всемирно известной спортивной машине царя Медиаса, она гнала от них прочь, но фотографы выстроились стеной вдоль всего бесконечного шоссе и щелкали, щелкали, так что наконец вспышки ослепили ее, она врезалась в фонарный столб и погибла.

Медиас горевал и плакал – и об этом писали все газеты в мире. Сыновья рыдали день и ночь, но про них в газетах не писали, потому что царь их еще ни разу не коснулся. Цари тогда не притрагивались к своим детям, потому что за ними все время присматривали дневные няньки, вечерние няньки и ночные няньки. Но теперь мальчики были совершенно безутешны. Они плакали, когда приходила вечерняя нянька, и рыдали, когда ее сменяла ночная, а когда наставало время утренней, они всхлипывали: “Хочу к папе! Папа, обними меня. Папа, приласкай меня. Мне так плохо, папа”. Но Медиас только стоял в стороне и грустно на них смотрел. Он не мог вообразить, что когда-нибудь еще дотронется до живого человека».

На пленке тишина.

«Это грустная сказка», – произнес детский голос печально.

«Да, – ответил Лавстар, – это грустная сказка».

«Спокойной ночи, папочка».

Запись окончилась. Лавстар сидел на стуле, а внутри у него что-то происходило. «Биограф подбросил мне ловушку для слез», – подумал он. Он изо всех сил жмурился, но не смог сдержать слез, они хлынули потоком, он затрясся и преисполнился непонятного страха. Он направил в пространство еще несколько молитв в слабой надежде, что, услышав его послание, кто-то успеет спастись: «Ты, кто еси в том месте, не дай им его найти! Ты, кто еси в том месте, спасайся, пока не поздно!»

В комнату вошла Ямагути. Она взяла Лавстара