Зотов догнал и подозрительно спросил:

– Школу поджог?

– Ага. Ублюдки подвальные легко у меня не отделаются. Жаль, бензина мало. Плохо горит.

Зотов покачал головой. Вот упрямый мужик.

Тарасовка осталась за спиной, Шемякино справа. Проскочили место, где отдыхали перед боем и полезли в трясину. Карпин уверенно вел за собой.

– Мост имени Аверина, – лейтенант указал стволом автомата вперед.

Зотов удивленно присвистнул. Интендант потрудился на славу, по всем правилам высокого, понтонного искусства. Там, где двое суток назад переходили болотистую речушку по пояс в холодной, ржавой воде, теперь соединяла берега добротная гать из сосновых стволов, приваленных лапником. Не то, что телеги, танки пройдут. Солнце спряталось в тучах. Лес встретил нахмуренной тишиной и тяжелым запахом гниющего дерева. Болотная осока сменилась толстым покрывалом влажного мха. С бега пришлось перейти на осторожный, вдумчивый шаг.

– Это Кузьма и Савва, – мимоходом представил Решетов своих.

– Здрасьте, – шмыгнул носом Савва. Кузьма, жилистый мужик с хищным лицом и цепкими глазами, отрывисто кивнул.

– Какой маршрут? – осведомился Карпин.

– На север километра три и потом на запад, через железку, – на ходу прикинул Зотов. – К вечеру будем в отряде.

Карпин сверился с компасом и повел за собой. Зотов постарался привести шальные мысли в порядок. Надо же, не ждал, не гадал, поучаствовал в партизанской операции, в управлении узнают, обзавидуются. Ну или голову оторвут. Полковник Алехин страсть самодеятельности не любит. При трезвой оценке, захват Тарасовки принес плюсов больше, чем минусов, причем на порядок. Разгромлен полицейский гарнизон – это раз. Захвачены трофеи – это два. Уничтожено и частично вывезено Авериным тяжелое вооружение – это три. Потери минимальные – это четыре. Напомнили населению о себе – это пять. Пощелкали в назидание всякую шушеру – это шесть. Из минусов активизация немцев, истерика второго секретаря и большие проблемы у гражданских. Можно ли было их избежать? Наверное нет. Война, мать ее так.

Карпин и Есигеев, идущие головными, синхронно присели. Шорец опустился на задницу, широко расставил ноги и приник к оптическому прицелу. Метрах в десяти впереди лес прорезала заросшая молодым ельником, узкая просека.

Есигеев потянул носом ветер, прохладными порывами бьющий в лицо, и сообщил:

– Непорядок, мала-мала.

Решетов жестом выдвинул своих чуть вперед и левее. Лес был насторожен и тих, даже птицы исчезли. Зотов на мгновение крепко зажмурился, снимая напряжение с глаз. И тут же обнаружил кое-что странное. На краю просеки, сорный, мелкий рябинник дрогнул против направления ветра и сразу затих, будто и не было ничего. Может случайность. Чудеса? В чудеса Зотов не верил, жизнь отучила. Крикнуть он не успел. С просеки хлестанула длинная, на весь магазин, автоматная очередь. Следом отрывисто залаял второй автомат. Пули вспороли воздух, крупным градом заколотили по стволам, кромсая еловые лапы.

Зотов откатился в сторону и открыл ответный огонь на угад, не жалея патронов. Тот, кто экономит боеприпасы на сверкороткой дистанции, долго не проживет. Перестрелка гулким эхом взорвала сонное марево. Сочно ударила винтовка Есигеева.

– Назад! Все назад! – заорал Зотов, меняя магазин.

Савва упал на бегу, раскинув руки. Кузьма дернулся было к нему, остановился и сплюнул в сердцах. Ясно, готов. Стрельба, длившаяся едва полминуты, затихла. Брянский лес показал зубы и снова затих. Зотов уже знал, что произошло. Нарвались на немцев. Шустрые сволочи, уже начали перекрывать направления возможного отступления. Скорее всего еще ночью. Егеря или ягдкоманда. По собственной глупости нарвались на пост, те отстрелялись, подняли шум и сейчас оттягиваются назад, ожидая подхода своих. Несколько минут и обложат, как стаю волков, ну разве что без флажков. Почему Егорыч не стрелял?

Зотов повернулся и увидел старшину, лежащего на траве. Он ворочался и рыл землю носками сапог, силясь подняться на подламывающихся руках. К Егорычу подбежал Карпин, закидывая ППШ за плечо. Зотов подоспел мгновением позже и с первого взгляда понял: все кончено. Егорыч обмяк на руках у лейтенанта, выхаркивая алую пену. Пули разворотили горло и грудь. Егорыч выгнулся дугой и обмяк, устремив застывший взгляд в пустоту.

– Уходим! – донесся крик Решетова.

– Миша! – Зотов ухватил лейтенанта за плечо.

Карпин вышел из ступора, схватил Егорыча под руки и потащил тело в лес. Закон «Разведка своих не бросает» в действии. Ни живых, ни мертвых. Зотов слышал, как в декабре сорок первогопод Волоколамском разведгруппу накрыли минометами на ничейной полосе, один погиб, а вытаскивая тело, еще трое легли. Может и байка, а может и нет. Судя по Карпину, нет.

– Оставь его! – заорал Зотов.

– Нет, – Карпин упрямо мотнул головой.

– Брось его, говорю! О живых думай, лейтенант!

Каприн, пришел в себя, остановился и разжал руки, выпустив труп. Он был совершенно спокоен, только глаза чужие, остекленевшие, словно на просеке умер не Егорыч, а он. За деревьями мелькали спины убегающих партизан.

– Я сейчас, – прохрипел Карпин и метнулся обратно. – Я сейчас…

Зотов не успел остановить, дернулся следом и махнул рукой. Как знает, не маленький. Он поднял автомат и дал две короткие очереди по кустам, так, для острастки. Противник ничем себя не проявлял. Понятно, поисковые отряды ягдкоманды стягивают это место в кольцо. Чертов Карпин!

Лейтенант подхватил с земли пулемет Егорычаи тут же бросился обратно. Зотов повернулся и побежал за остальными. Карпин, несмотря на перегруз, обогнал его уже через десяток шагов и нырнул в густой, темный подлесок. Лишь бы в суматохе не отбиться от группы, в чаще это проще простого. Потеряешься, начнешь метаться, прямо в лапы к немцам и угодишь. Тогда кранты.

Левее, в хаосе еловых вершин,замелькал белый просвет. Может поляна, а может новая просека. Зотов инстинктивно повернул вправо, перемахнул поваленное, скользкое от плесени, заросшее мхом бревно и чуть не налетел на Решетова. Дальше замерли Воробей и Шестаков.

– Тпру-у, осади, – вскинул автомат перед собой капитан. – Все вроде в сборе. Тут поосторожней будь, Есигеев растяжку поставил.

Зотов увидел длинный кусок медного провода, натянутого от мохнатой елки до насквозь прогнившего пня. После короткого бега в глазах помутилось, в бочину словно пырнули раскаленным ножом.

– Ходу! Ходу! – скомандовал Решетов.

Зотов переступил проволоку. Дальше бежали, не разбирая дороги, напролом продираясь сквозь заросли, пока без сил не свалились на краю небольшого болота. Рядом, тяжело отдуваясь и сипя, лежал Шестаков. Зотов перевалился на спину. Кроны крутили над головой бешенный хоровод, сердце колотилось пойманной птицей.

– Отлично, – хрипло