– Ее специальность? – спросил Брунетти, заранее зная ответ.

– Пение.

Комиссар положил левую руку на живот, уперся в нее локтем правой и погладил лицо. Возле его губ обнаружилось пятнышко недобритой с утра щетины, и Брунетти осторожно потер его двумя пальцами свободной руки.

– Я внимательно слушаю! – сказал он.

Синьорина Элеттра аккуратно положила перевернутый листок перед ним на стол и, глядя на следующий лист, лежащий у нее на коленях, продолжила:

– Три года назад доктор Морис Лемье добился судебного запрета, и с тех пор его дочери Анн-Софи нельзя менее чем на двести метров приближаться к нему, своей сестре Шанталь, ее мужу и детям.

– По какой причине?

– Анн-Софи обвинила отца в том, что он пытается рассорить ее с сестрой.

Синьорина Элеттра посмотрела на комиссара, потом снова на лист бумаги.

– Она заявила, что отец раздает вещи из своего дома, оставленные его женой в наследство дочерям в равных долях. Что доктор Лемье разрешил старшей дочери пользоваться этими вещами при его жизни, и та увезла их к себе, в Тулузу. – Ответ на следующий вопрос был у секретарши наготове, Брунетти не успел даже рта раскрыть. – Очень дорогие картины, редкий фарфор, мебель, драгоценности матери и другие предметы упомянуты в официальном обвинении, а также в завещании его покойной супруги.

– Значит, Анн-Софи – пострадавшая сторона? – Брунетти постарался, чтобы его вопрос прозвучал бесстрастно.

– Полиция решила иначе. Как и органы правосудия.

– Что же случилось?

Синьорина Элеттра отложила второй листок и сверилась с третьим.

– Анн-Софи стала звонить отцу и обвинять его в предательстве и обмане. Когда доктор Лемье перестал отвечать на ее звонки, она принялась слать ему имейлы, сначала с обвинениями, потом с угрозами. Через год он обратился в полицию и подал жалобу на дочь, приложив копии полученных от нее электронных писем.

Синьорина Элеттра словно читала вслух сказку.

– Полиция изучила электронную переписку. Мсье Лемье представил документ от назначенного судом юриста, из которого следовало, что все объекты, перечисленные в заявлении истицы, до сих пор находятся во владении доктора Лемье, в его доме. Дело передали в магистрат, и начались слушания.

Секретарша оторвала взгляд от листка и положила его на стол, поверх остальных.

– Судебное решение было принято через год, – сказала она и добавила более оживленным тоном: – Звучит так, словно это могло случиться и у нас, правда?

– Слишком скоро, – ограничился коротким ответом Брунетти.

Синьорина Элеттра продолжила:

– Это решение действует до сих пор: Анн-Софи должна держаться подальше от своих родственников.

– Она его выполняет?

– Кажется, да, – ответила синьорина Элеттра. – Или даже уехала из страны. В любом случае она не контактировала с ними больше года.

– Знают ли они, где Анн-Софи сейчас?

Секретарша покачала головой.

– Я не связывалась с ее родственниками напрямую. В моем распоряжении были лишь полицейские файлы.

Брунетти подумал о цветах, и об изумрудах, и о том, что Анн-Софи никогда не работала.

– Это состоятельная семья?

Синьорина Элеттра ушла от прямого ответа:

– Одна из картин, которая, по предположению Анн-Софи, была отдана сестре, – Сезанн, вторая – Эдуард Мане.

– А! – воскликнул комиссар. – Мать оставила дочерям деньги?

Секретарша заглянула в свои записи, но Брунетти подумал, что на самом деле ей это было не нужно.

– Каждая получила более двух миллионов евро. Парижанин, с которым я общалась, говорит, что упоминалась также и Швейцария.

Те, у кого есть картины Сезанна, часто говорят о Швейцарии – это Брунетти знал наверняка.

– У вас есть фотография Анн-Софи? – спросил он.

Это уже перебор, ну правда! Синьорина Элеттра что, вживила чип ему в мозг и теперь читает его мысли? Следующий листок, который молодая женщина вытащила из стопки, оказался фотографией. Она протянула ее Брунетти со словами:

– Анн-Софи – третья слева во втором ряду.

Групповое фото девочек-подростков, судя по всему одноклассниц, сделанное на фоне высоких сугробов. Все одеты соответственно, в левой руке у каждой – лыжи. Третьей слева во втором ряду оказалась высокая девочка с широкой жизнерадостной улыбкой. Эта мадемуазель вполне могла бы быть сестрой любой другой девочки на фотографии, и вообще, создавалось впечатление, будто все они из одной семьи.

– Когда и где был сделан этот снимок? – спросил Брунетти.

– В Санкт-Морице, в Швейцарии. Лет двадцать назад. Они всем классом ездили туда на зимние каникулы.

– Что это за школа? – поинтересовался Брунетти, вспоминая растрескавшиеся классные доски, потрепанные стулья и парты своего личео.

– Тоже швейцарская. Частная. Дорогая.

– Есть другие фотографии?

Были еще семейные снимки, но Анн-Софи забрала их все с собой, когда уезжала из отцовского дома.

– Неужели никто не сфотографировал ее, пока шло судебное разбирательство? Пресса обычно в восторге от таких историй, – сказал комиссар.

– Фотографии есть, но либо ракурс на них неудачный, либо они сделаны издалека, – ответила синьорина Элеттра виновато, словно это было ее просчетом, и пояснила: – В отличие от нас, французы спокойно относятся к таким вещам. У них не каждый судебный процесс превращается в цирк.

– Счастливые люди, – произнес Брунетти и, видя, что секретарша приберегла напоследок что-то важное, поинтересовался: – Что-нибудь еще?

– Лет пять назад Анн-Софи попала в автокатастрофу и более двух месяцев провела в больнице.

– Детали происшествия?

– Она как раз пересекала перекресток, когда в нее врезалась другая машина, хотя и был красный свет. – Синьорина Элеттра посмотрела на Брунетти, помолчала, а потом продолжила, даже не взглянув на свои записи: – Вместе с Анн-Софи была мать. Она погибла. Водитель и пассажир из второй машины – тоже.

Тут выдержка изменила Брунетти.

– Кто видел, что они ехали на красный?

Его воображение разыгралось: муки совести, отрицание, ответственность за смерть матери и еще двух человек, многомесячное пребывание в больницах – куча времени, чтобы обдумать все это, оценить и проникнуться чувством вины, а потом отринуть его. Кому по силам пережить такое и не свихнуться?

– Водитель и пассажиры машины, которая ехала следом за Анн-Софи, утверждают, что горел зеленый, – сказала синьорина Элеттра, положив тем самым конец этому дикому сценарию. – У Анн-Софи было три перелома на правой ноге, и с тех пор она хромает.