Беспокоясь, не рассказал ли Вианелло больше, чем следовало, комиссар спросил:

– А Наде этот поход не показался странным?

– Нет. Я сказал ей, что мы с коллегами охраняем сегодня префекта и одного российского дипломата. И мне очень не хочется туда идти.

– Но это ведь неправда? – уточнил комиссар.

– Нет, – сказал Вианелло и развил свою мысль: – Сначала эта идея мне не понравилась, но потом я заглянул в YouTube и подумал: интересно, а как там все устроено на самом деле?

Брунетти сомневался, смогут ли они смотреть оперу за кулисами, позволят ли им это. Но все равно спектакль они увидят иначе, нежели обычные зрители: меньше гламура, больше правды.

Он попрощался с Вианелло до вечера и повесил трубку. Мысли комиссара вернулись к Флавии и парадоксальности всего того, что ему известно и неизвестно о ней. Он знает имена трех ее последних любовников, но не помнит имен ее детей; знает, что она опасается навязчивого поклонника и его безумных подарков, и при этом понятия не имеет, какие у нее любимые книги, блюда, фильмы… Когда-то Брунетти избавил ее от обвинения в убийстве, спас жизнь человеку, которого она любила, и до сих пор так и не понял, почему это было так важно для него – помочь этой женщине…

Взгляд комиссара упал на стопки бумаг на столе, накопившихся за эти дни: отложенные за ненадобностью, непрочитанные, не представляющие интереса. Брунетти придвинул к себе ближайшую, нашел в ящике стола очки и заставил себя просмотреть документы, один за другим. Первые три оказались такими скучными, что комиссар чуть было не сбросил все в корзину для бумаг, куда полагалось складывать несекретные документы, но вовремя опомнился, отодвинул стопку и встал. Как долго еще он будет получать информацию о Фредди через третьи руки? Почему бы ему не поехать и не проведать раненого? Брунетти посмотрел на часы и понял, что успеет заскочить в больницу, а потом уже заедет домой, чтобы переодеться перед посещением театра.

В больницу комиссар позвонил из полицейской машины и побеседовал сначала с информатором, а потом и с врачом из хирургии. Сказал, что это комиссарио Гвидо Брунетти и ему нужно срочно поговорить с маркизом д’Истриа о покушении на него. Ни его полицейское звание, ни титул Фредди, похоже, совершенно не впечатлили медперсонал, а вот слово «убийство» оказалось чрезвычайно эффективным, и как только Брунетти вошел в хирургическое отделение, его проводили в палату без лишних вопросов и проволочек.

Маркиз Федерико д’Истриа чувствовал себя неплохо. Выглядел он, правда, усталым и измученным и иногда морщился от боли, но Брунетти видел много людей, подвергшихся нападению, и в сравнении с ними его друг держался молодцом. Он лежал на высокой белоснежной подушке, руки вдоль тела, к каждой была подсоединена капельница. Пластиковая трубка вела из-под одеяла к прозрачному контейнеру с розовой жидкостью.

Брунетти подошел к кровати и осторожно потрепал друга по руке, стараясь не задеть иголку.

– Мне очень жаль, что так вышло, Фредди.

– Пустяки, – прошептал тот и благодушно хмыкнул.

Проблемы? Какие еще проблемы?

– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Брунетти.

– Ты сейчас полицейский-полицейский, – проговорил Фредди, проглотив окончание последнего слова.

– Я всегда полицейский-полицейский, Фредди, – ответил Брунетти и добавил: – Так же, как ты – всегда джентльмен.

Приятно было видеть, как он улыбается. Правда, Фредди тут же поморщился, закрыл глаза и втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Потом выпустил его через губы, сложенные, будто для поцелуя. Брунетти видел это тысячу раз – так делали люди, которые испытывали сильную боль.

Фредди посмотрел на Брунетти и сказал:

– Мне наложили более тридцати швов!

Брунетти удивился. Неужели Фредди, обычно такой скромный, хвастается?

– И сделали множество уколов, – добавил он.

– Это отвратительно, – согласился Брунетти. – Понятно, почему в тебя все это вливают.

Он указал пальцем на капельницы и пластиковую трубку, которую Фредди видеть не мог. Брунетти вдруг почувствовал себя персонажем британского фильма о войне, виденного в детстве. Должен ли он сейчас сказать другу: «Не падай духом!» или что-нибудь еще в этом роде? Наверное, нет. У Фредди все это получается само собой.

– Ты что-нибудь помнишь? – снова спросил комиссар.

– Если я не скажу, ты вырвешь капельницы?

– Хорошая идея, – ответил Брунетти, кивая, и уже серьезным тоном произнес: – Рассказывай! – Заметив, что глаза у Фредди закрываются, комиссар добавил: – Тот человек покушался на Флавию.

Глаза Фредди распахнулись.

– Я не шучу. Она – следующая мишень. Это он присылал ей цветы.

– Maria Santissima! – прошептал Фредди. Он зажмурился, подвигал плечами на подушке, каждый раз морщась. – Я положил сумку в багажник. Почувствовал: сзади кто-то есть. Кто-то худощавый. Потом – боль в спине. Я увидел руку и нож. Оттолкнул ее локтем и сразу же упал.

Он посмотрел на Брунетти, и его лицо внезапно разгладилось.

– Флавия! – начал Фредди и… тут же отключился.

Брунетти постоял рядом с ним, наблюдая за тем, как грудь Фредди поднимается и опадает, поднимается и опадает. Комиссару хотелось как-то помочь другу, но все, что пришло ему в голову, – это поднять одеяло повыше, к подбородку, однако так можно потревожить иголки. Брунетти ограничился тем, что накрыл ладонью руку Фредди и подержал ее так какое-то время. Потом легонько сжал ее и вышел из палаты.

Когда они встретились возле «Ла Фениче», Брунетти сказал Вианелло только то, что, по мнению Фредди, на него напала женщина. Раны у него серьезные, но он вне опасности. Остальные детали встречи были слишком личными, чтобы делиться ими с кем-либо еще. Даже с Вианелло. Что такого Фредди собирался сказать о Флавии? Может, хотел передать ей что-то на словах? Пока у них были близкие отношения, Фредди и Флавия жили в Милане. Брунетти познакомился с ней много лет спустя. Фактически тогда, на мосту Академии, он единственный раз видел их вместе, если не считать фотоснимков… Вианелло придержал для комиссара дверь, и тот, отмахнувшись от размышлений, вошел в здание театра.

В холле, возле будки капельдинера, творилось нечто невообразимое. Людей было гораздо больше, чем в последнее посещение Брунетти, и переговаривались они громче. Комиссару показалось, будто голоса у них скорее рассерженные, нежели восторженные, но он проигнорировал их и, даже не попытавшись показать капельдинеру свое удостоверение, направился наверх, на поиски помрежа, заведующего постановочной частью – это он по просьбе синьоры Петрелли позволил полицейским находиться за кулисами.

Оказалось, что найти кабинет помрежа довольно трудно. У двери полицейские столкнулись с измученным парнем. У него было два телефонини: один он прижимал к левому уху, другой – к груди.