– Игорь, опробуй пулеметы. Так, на два-три патрона. Мороз за окном, смазка может подмерзнуть.

– Понял. Стрельну.

На высоте «МиГ» был в своей стихии. Здесь, в преддверии стратосферы, воздух был разрежен и мощность двигателя того же «Мессершмитта» резко падала, а вот на «мигаре» она росла – сверхзвуковой нагнетатель с поворотными «лопатками Поликовского» обеспечивал высокую степень наддува. В итоге тот же самый мотор, что выдавал в номинале 1200 лошадиных сил, на высоте в пять тысяч метров и выше мог развить 1400!

Короче, очень неплохая машинка – в умелых руках.

Жилин покривился – хреновым ты был главнокомандующим, товарищ Рычагов. Вовсе не на гробах летали советские военлёты – они просто не умели как следует пилотировать, потому и гробились. Так надо было учиться!

«МиГ» – хороший самолет, но требует от летчика мастерства, да и от механика тоже. Высотный мотор нуждался в тонкой настройке, все в той же умелости, а когда руки, извините, из задницы растут, то тут никакая техника не поможет.

А как готовили летчиков? Да по старинке, будто им допотопный «Фарман» вручали. Вон как их полк на «мигари» переучивали?

Хватит вам, дескать, и трех-четырех часов налета: несколько полетов по кругу, два-три полета в зону, два-три на полигон и еще столько же на групповую слетанность. И все! (Хорошо еще, что у них за плечами была та июньская неделя – попрактиковались.)

В итоге все замечательные свойства «МиГа» – лучшая высотность и отличная вертикальная маневренность – пропадали втуне, а летчики гибли.

Между тем вести бои на вертикалях «мигари» могли почище «Мессеров»! И его эскадрилья это как раз и доказала.

Пилотам 3-й АЭ повезло с комэском (ну, не будем скромничать…), а комэску подфартило с летчиками – способные попались. Могли, умели и хотели учиться.

И научились.

А вот грустный факт: на 1 июня 1941 года в Западном ОВО числилось всего шестьдесят четыре пилота, способных действовать на «МиГах» днем, и всего четыре летуна, могущих использовать истребитель ночью и в сложных метеоусловиях.

А у немцев каждый третий был «ночником», пилоты заканчивали авиашколы, имея четыреста часов налета как минимум. Вот и отдали Люфтваффе господство в воздухе!

А ведь именно «МиГи» могли доминировать в небе! Но при одном обязательном условии: сажать на «мигари» умелых летчиков. Для чего пилотов надо было готовить долго и тщательно. И что же этой зимой приказал начальник Главного управления ВВС РККА товарищ Рычагов?

Усилить подготовку? Нет!

Павел Васильевич ввел ограничения в курс подготовки летчиков – по проведению учебных боев, по выполнению высшего пилотажа и полетов на малой высоте…

Запрет распространялся на полеты с креном более сорока пяти градусов, скоростью свыше четырехсот километров в час и углом пикирования более тридцати пяти градусов. Как говорится, хотели как лучше, а получилось как всегда – пытаясь снизить аварийность, Рычагов снизил уровень подготовки летчиков.

– Поправим… – проворчал Жилин.

– Шо, товарищ командир?

– Это я не тебе.

Между тем «добычу», за которой стелился инверсионный след, уже можно было опознать.

«Ч-черт…»

На север, тысячах на десяти метров летел «Юнкерс-86 П-2».

Длинный, тупоносый и двухкилевой, с громадными крыльями.

Пара дизелей раскручивала его винты. Говорят, из кабины «Ю-86» недостаточный обзор… Ну что ж…

«МиГ» пристроился высотному «Юнкерсу» в хвост, продолжая набирать высоту. До самолета-разведчика было далеко, никакая пуля не долетит. «Мигарь» двигался вдвое быстрее «Юнкерса», но…

Ага! Заметили!

«Ю-86» форсировал моторы и тоже попер вверх.

Ну, теперь все зависит от того, кто первым доберется на высоту двенадцать тысяч…

– «Хмара»! Форсируй!

– Понял, товарищ командир.

Два самолета-охотника и самолет-дичь сближались, одновременно восходя. Жилин вжал гашетку, ловя «Юнкерс» в прицел метров с трехсот.

Далековато, конечно, но разведчик – не юркий «Мессер».

Очередь задела «Ю-86» левое крыло. Литвинов добавил туда же. Кажется, двигатель задело. Это хорошо – в гермокабине «Юнкерса» сохраняется давление воздуха, равное тому, что на высоте три тысячи метров, с помощью нагнетателя левого двигателя.

Дышите глубже!

«Юнкерсу» почти удалось подняться на двенадцать километров, но тут он резко пошел вниз – то ли давление в кабине стало падать, то ли движок сдох, то ли обе причины сложились.

Четыреста метров… Триста… Двести…

«Ты – мой…»

Длинная очередь прошила фюзеляж самолета-разведчика, ударила по правому мотору, задела гермокабину из двойного плексигласа – сверкнули осколки. Разгерметизация, однако!

Очередь в упор добралась до баков с соляркой. Дизтопливо – не бензин, но тоже горит неплохо. Ох и долго же вам падать, ребята…

А вас сюда никто не звал!

Ганс-Ульрих Рудель:

«Облака плывут низко, зенитки свирепствуют. Мы достигли предела нашей способности воевать. Нет самого необходимого. Машины стоят, транспорт не работает, нет горючего и боеприпасов. Единственный вид транспорта – сани.

Трагические сцены отступления случаются все чаще.

У нас осталось совсем мало самолетов. При низких температурах двигатели живут недолго. Если раньше, владея инициативой, мы вылетали на поддержку наших наземных войск, то теперь мы сражаемся, чтобы сдержать наступающие советские войска».

Г. Блюментрит:

«Воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежавшая на столе фельдмаршала фон Клюге, стала его библией.

Все больше становилось совпадений с событиями 1812 г.

Теперь политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя».

Один из главных ударов группы армий «Центр» немцы рассчитывали нанести в районе Вязьмы, где скопились тридцать семь дивизий РККА, девять танковых бригад и тридцать один артиллерийский полк.

Силы в этот удар гитлеровцы вложили немерено – севернее, от Духовщины, наступала 9-я армия Вермахта и подчиненная ей 3-я танковая группа, а южнее, со стороны Рославля, подходили 4-я армия и 4-я же танковая группа.

Командование Западным фронтом не стало сосредотачивать основные усилия вдоль дороги Смоленск – Вязьма, на стыке 19-й и 16-й армий. Командующий фронтом И. Конев точно знал места в полосе обороны, где немцы наметили прорыв, – подсказали шифротелеграммой из Кремля.