– Здравствуйте, Герион, – грустно ответила она.

– Чувствую, не рада видеть меня?

– Нет, учитель, что вы. Просто… просто накатило. Так редко удается насладиться одиночеством. Посмотрите на эти тлеющие угли. Разве плачет по ним дерево? А радуется ли, что они согревают мне руки? Дерево просто счастливо до тех пор, пока не приходит дровосек. Так и я. Радовалась бытию…

Из сумрака вышел гигант с добродушным лицом и по-китайски уселся напротив женщины.

– Вижу, ты сегодня настроена философски. Поминаешь Стража?

– Я тоже в какой-то мере Страж, – флегматично заметила она, – не знаю, были ли женщины-стражи?

Глаза Гериона на мгновение затуманились в дымке костра, а затем он ответил:

– Нет. Но и не случалось такого, чтобы Страж умер, не оставив преемника. Может быть, ты станешь первой?

– Может быть, – так же спокойно ответила Жанна, – хотя мне, наверное, уже слишком много лет и я прошла зону, а не лежала в сумасшедшем доме. Но все меняется, не так ли? Ведь именно поэтому вы позвали меня, учитель.

Тот кивнул:

– Да. Абрасакс просит оставить все дела, прибыть в Хранилище и находиться там до тех пор, пока ситуация с новым Стражем не станет ясна. В качестве жеста доброй воли он откроет все лаборатории и полную библиотеку к ознакомлению, чтобы ты не чувствовала себя пленницей.

Внезапно Герион схватился за шею, а через несколько секунд его голова покатилась по земле. Мертвое тело еще какие-то секунды продолжало сохранять свое положение, но затем и оно рухнуло прямо в костер.

Из темноты вышел ничем не примечательный мужчина лет сорока с седой бородой и наголо стриженной головой, держа в руках окровавленную стальную нить.

– Говорил ведь, Герион меня не почувствует, – сказал он, – ну что, с почином тебя, сестричка. Революция начинается.

Москва, 1953 год

Проводив ближний круг, я решил вернуться к себе и поразмыслить над предстоящими событиями.

Медленно идя по коридору, глядел задумчиво в пол. Сапоги противно скрипели. Последнее время вообще стали раздражать любые резкие звуки.

Хрусталев, уже заперший дверь, подбежал сзади на цыпочках и тихо двинулся следом. Знает свое место, не станет рта открывать, пока не позволю. Ладно, сегодня не будем затягивать.

– Скажи – спать стелить в малой столовой, – тягуче пропел я, инсульт, как мне кажется, сделал голос каким-то музыкальным, – и к охране есть прямой приказ. Идите всей сменой отдыхайте. Не беспокоить без повода.

Затылком почувствовал понимающий кивок. Ощутил легкое дуновение ветра. Понесся исполнять. Интересно, смогут ли все приготовить к моему приходу?

Стал я сбиваться с мыслей несколько лет как. Перескакиваю с одного на другое. Раньше даже не заметил бы подобного разговора, продолжая думать о насущном. А теперь… дааааа, теперь любая мелочь выбивает из колеи.

Впереди промелькнули несколько неясных теней и исчезли. Ухмыльнулся про себя: успели, черти. Приятно, когда не просто боятся, а в животном ужасе склоняются, как перед богом.

Хотя куда там богу до меня. Может быть, по воде ходить и не умею, но стоит лишь пошевелить пальцем, и вода превращается в вино, а… да что ж такое с памятью, как там дальше было?

Не помню. Пойти Библию достать? Охрану потом всю менять придется. Нет, я планировал ее расстрелять позже и по другому поводу. Обойдемся.

Открыв дверь, увидел обязательную трубку с табаком и бутылку «Нарзана» на столе.

Диван укрыт обычным солдатским одеялом, под голову положили две подушки, на стуле около него лежала… неужели снова забыл? Да что ж такое. Не пижама, не исподнее… как же это называется? Аж передернуло.

Стягивая сапоги наконец уловил ту мысль, которая терзала, пока провожал четверку.

Настал момент.

Нужно сделать очередной выбор. Кто из них станет обвинителем, а кто обвиняемым. Дело врачей входит в решающую стадию.

Итак.

Коля Булганин. Слабак. Никто. Но управленец отличный. Хмурый он какой-то, правда, скучно с ним. Да еще эти интеллигентские замашки его раздражают ужасно. Кстати… что там Лаврентий говорил? Бабы на нем висят, и пьет, как лошадь? Ну и то хлеб. Пусть пока живет.

Значит, остались трое.

Никита, Георгий и Лаврентий. За ними стоят люди, Рюмин докладывал. Ишь, тайная оппозиция. Ничего, мы вам по очереди крылышки пообрываем, как бабочкам в детстве.

Собственно, стоит подумать прежде всего о дуэте Георгия и Лаврентия.

Георгий, конечно, фигура на нашей шахматной доске. Даже Лаврентий вступился, когда я его в ссылку отправил.

Кстати, а когда же это было? Кажется, сразу после войны? Не помню. Не помню. Не помню. Помню лишь, что надоела мне эта толстая морда до ужаса, да и молодежь ленинградская стала подтягиваться. Но убрать его можно одним движением руки, подумал я, раздеваясь.

Закутавшись, даже зажмурился от удовольствия, представляя, как завтра же разобью эту пару. Хотя… хотя…

Лаврентий много лет был верным слугой. Если бы не его преданность, на Кавказе всплыли бы доказательства моей работы на царскую охранку. Архив Ежова так и не нашли ведь, а Берия умолил глав Системы отдать мое дело.

Сам пришел, сам молча положил на стол документы и никогда не подавал виду, что был такой эпизод. А ведь мог, мог, мог. И ничего бы я не сделал. Да и потом, в сорок первом, спас от катастрофы…

Внезапно зачесалась грудь, затем нога. Было лень протянуть иссохшую руку, само пройдет. Шумело в голове, но вероятно причиной тому – вино. И еще вдруг стало немного щекотно.

В общем, я, конечно, Лаврентия понимал. Хозяин, как они меня за глаза называют, стар, не сегодня завтра помрет, и тут уж кто первый вцепится в трон и успеет остальным перегрызть глотки – того и шапка Мономаха.

Только одного они не учли. Даже Лаврентий.

Абрасакс.

На чьей стороне он выступит – тому и править.

С той ночи, когда главы Системы отреклись от меня, Кнопмус уже который год демонстративно игнорирует. Да и Хранилище выполняет лишь те заказы, которые, как выражается Берия, «считает целесообразными и реализуемыми».

Ну ничего. У меня есть что предложить Абрасаксу.

Под дулом пистолета – весь цвет интеллигенции, науки, искусства. Солидный куш за солидный товар.

Бессмертие и здоровье.

Ни малейших сомнений, что это выполнить в их силах.

Больше ничего и не надо, остальное сделаю сам. Вот тогда, Лаврентий, боюсь, надобность в тебе отпадет.

Решил встать, чтобы сделать пометку в блокноте о расстрельных списках, но понял, что тело почти онемело. Упал с кровати, больно стукнувшись затылком об пол.