Петрович оглянулся и обвел взглядом бескрайние просторы, покрытые белым нетронутым снегом.

— Хорошо-то как, — подумал старик. — Красиво и тихо.

— Нет, мой дружочек, — старик повернулся к Шарику. — Не могу я вернуться домой вот так. Я не знаю, как мы будем жить дальше, но мы должны двигаться вперед. Мы не можем отступить или остановиться. Мы не должны сдаваться. Моему сердцу не будет покоя, если я поверну назад. Я предам его, предам себя и свои мечты, если сдамся, — Александр Петрович смахнул с глаз вновь выступившие слезы. — Может то, что случилось, должно было случиться? Может это испытание, посланное мне, чтобы проверить насколько я предан своим мечтам? Прости меня, мой дружок, но я не могу повернуть назад, — старик обнял Шарика за шею и прижал к себе. — Надеюсь, ты простишь меня, простишь мое беспокойное сердце.

Какое-то время старик так и сидел, прижав собаку к себе. Слезы скатывались по его щекам и капали на собачью шерсть. Шарик поджал хвост и не двигался, позволяя старику обнимать себя. Наконец старик отстранился от собаки, вытер слезы и вытащил из кармана пальто тетрадку с ручкой.

— Я должен двигаться вперед, — пробормотал он. — Должен писать, должен продолжать жить. У меня нет денег, у меня вообще ничего нет, и я не знаю, как жить дальше, но я знаю, что должен жить, пока бьется сердце в груди, пока могу ходить, пока могу дышать. Иначе я не могу, не могу и не хочу.

Старик почувствовал, как странное спокойствие и умиротворение разливается по телу. Волнение прошло, страх за будущее растворился. Старик улыбнулся и раскрыл тетрадку. Пробежав взглядом по последним страницам уже написанного, он вскоре забыл о настоящем, погрузившись в удивительный мир фантазии.

Пробыл старик в мире фантазий довольно таки долго. Солнце начало клониться к закату, когда он наконец-то закрыл тетрадь, при этом испытав чувство глубокого удовлетворения от проделанной работы. Его рукопись с каждым днем становилось все больше и больше и это не могло не радовать сердце старика.

— Выспался? — улыбнулся старик, взглянув на Шарика, который поднялся на ноги, зевнул, при этом, не забыв выгнуть спину.

Махнув хвостом, собака подошла к кульку с продуктами и ткнулась мордой в кулек.

— Вот ты какой, — рассмеялся Александр Петрович, хлопнув собаку по спине. — Сорванец. Проголодался. Ну, ничего, подожди, подожди. Уйдем с заправки и я тебя накормлю.

Александр Петрович засунул тетрадку с ручкой в карман пальто и поднял с земли кулек, затем ухватил поводок и зашагал прочь с бензоправки. На душе у старика было радостно. Другой на его месте жалел бы себя и вспоминал о несчастии, свалившемся на его голову, но старик, казалось, уже и забыл о нем. Но мог ли он поступить иначе, если другим он советовал не вспоминать прошлое, жить настоящим и думать о будущем? Поэтому не было ничего удивительного в том, что старик постарался как можно быстрее позабыть о происшествии. И теперь, двигаясь вдоль трассы, старик мыслями был в будущем, а не в прошлом. И хотя его будущее могло для кого-то показаться туманным и лишенным радости, старику, жившему верой и надеждой, оно представлялось ничем не хуже настоящего. Когда же старик думал о рукописи, которая, он надеялся, когда-нибудь превратится в книгу, людях, с которыми ему еще предстоит поделиться истиной, в его голове рисовались яркие и радостные картины будущего, будущего, которое, он верил, ждало его впереди.

Спустя час Александр Петрович сошел с трассы и продолжил двигаться по грунтовой дороге, вившейся рядом с трассой. Еще через какое-то время, когда темнота опустилась над миром, старик решил отдохнуть, заметив небольшое строение остановки, приютившееся у трассы. Зайдя внутрь, старик присел на деревянную лавочку, после чего накормил Шарика и сам поел. Окинув взглядом разрисованные черной краской стены остановки, Александр Петрович повернулся к Шарику, лежавшему на лавочке возле старика, и сказал:

— Ты видишь, Шарик, сколько у нас оказывается есть в государстве художников и писателей. Ты только посмотри на стены. Кто кресты рисует, кто сердечки с колечками. Кто пишет «Дима плюс Света равно любовь», а кто «Мужики вы все козлы».

Александр Петрович рассмеялся и повернулся в сторону дороги, по которой то и дело сновали машины.

— Веселый у нас народ, Шарик, только вот некультурный совсем. Что ни слово, то мат. Говорят в Украине три языка: русский, украинский и суржик. А я вот скажу, что у нас не три языка, а четыре. Про мат забыли. И это называется Европа. Да нам до той Европы, Шарик, как до неба рачки. Ты только представь немца или француза, который через слово мат говорит. Возможно, конечно, если босяк какой. Но культурный человек у них всегда следит за чистотой своего языка, а у нас и «культурный» человек, что ни слова, то крепкое словцо вставляет. Да-а-а… Что ни говори, Шарик, а такой человек Европы не достоин…

Шарик повернул голову к старику, затем навострил уши и принялся вслушиваться в звуки.

— Что это ты навострился? — старик посмотрел на собаку и сам обратился вслух.

На какое-то время машины перестали тревожить трассу, и Александр Петрович услышал за спиной скрип колес и покрикивания «но-но».

— Телега что ли? А ну пошли, дружок, может нас кто подвезет, — Александр Петрович взял собачий поводок в одну руку, кулек с продуктами в другую и вышел на трассу.

Обернувшись, старик увидел телегу, запряженную парой лошадей. Та не спеша катилась по грунтовой дороге.

Александр Петрович спустился с трассы на дорогу и начал дожидаться, пока возничий подъедет ближе.

— Добрый вечер, — сказал старик, когда телега поравнялась с ним. — Что ж это вам дома в такую пору не сидится?

— Тпру, тпру, — крикнул возничий, останавливая лошадей.

Возничим оказался старик в заячьей шапке, одно ухо которой топорщилось, фуфайке, латаных штанах и валенках. Одной рукой старик держал вишки, второй — самокрутку, которую время от времени подносил к губам.

— И вам добрый, — отозвался возничий. — Шо ж его сидеть, коли дома жития нет. Старуха моя любит буянить, когда я выпивши домой возвращаюсь, вот я и не спешу. Вот когда она спать уляжется, вот тогда можно домой возвращаться.

Возничий рассмеялся, после чего затянулся и выпустил в воздух колечко дыма.

— А вам, шановный, чего дома не сидится? Да и с собакой еще, как погляжу. И одеты вы не по-нашему. Не по-простому. Городской что ли будете?

— Да, так и есть, — улыбнулся Александр Петрович. — Городской я, хотя родом из