— Вот интересно, а ты зачем приехал? — спросила его девушка. — Боялся, они здесь всей толпой не справятся со мной? Ты приехал помочь им?

— Людмила Ивановна позвонила мне на работу и спросила о тебе! Она ведь тебя не знала, а я, в свою очередь, спросил, что случилось. И поехал сюда, потому что знал, какой ты можешь быть упрямой! Хорошо, что все закончилось вот так, но могло ведь быть и по-другому! Мне ведь известно, ты костьми готова лечь за каждого в этой глухой деревне. А тебе известно, моя золотая, что у них действительно все было законно, а тебя как правонарушительницу запросто могли бы упечь суток этак на пять — десять в каталажку! И участковый, кстати, ехал сюда как раз с такими намерениями. Слушать тебя и разбираться он бы не стал. Сгреб бы вас с Маринкой и отвез в обезьянник! И поверь, мне кажется, это не такая уж плохая идея! И что ж тебе, Злата Юрьевна, неймется все, а?

— А-а-а! — насмешливо протянула Полянская, чувствуя, как растут в ней раздражение и обида. — Так ты приехал спасти меня, Виталий Алексеевич? Правда, со стороны казалось, что ты в любую минуту готов был наброситься на меня и действительно посадить под замок суток на десять!

— А это помогло бы? — усмехнулся он.

Сердце Златы болезненно сжалось и от этой усмешки, и от его слов. Ну почему, почему все так? Неужели ее поступки так уж сумасбродны? Неужели теперь в этом мире доброта и сострадание считаются преступлением? Почему ему так сложно понять ее? Почему из-за этого они должны ссориться? Неужели все дело в ее упрямстве? Или все же в другом? Любовь… Как странно, но даже она не смогла примирить их в том, что касалось Горновки, и они снова по разные стороны баррикады. Дорош считал ее упрямой, и, возможно, она такой и была. Но дело ведь было не в этом. Их жизненные приоритеты, взгляды, разница в возрасте и восприятии действительности мешали понять друг друга.

— Нет, не помогло бы!

— Ну, собственно, я так и предполагал!

— Виталя, послушай, а что в этом особенного? Что такого в том, что я сейчас помогла Маринке и не позволила увезти Машку?

— Золотая моя, да ничего особенного в этом действительно нет! Ты молодец, правда! Но скажи мне, положа руку на сердце, ты уверена, что через две недели все изменится? Они перестанут пить и преобразятся, в доме будет порядок и чистота, холодильник будет забит едой и ребенок будет под присмотром?! Ты веришь в это? Ты так самоуверенна! Правда думаешь, тебя послушают? Или Сашка станет терпеть твое присутствие в доме, когда ты возьмешься там навести порядок? А ведь именно это ты собираешься сделать! А там не то, что за две недели, там и за два месяца не выгребешь тот хлам, который они собрали! Но ты ж упрямая, так что я могу лишь пожелать тебе удачи!

— Помоги им! Ты ведь можешь! И ты прекрасно знаешь: две недели слишком мало!

— А зачем мне это? Это ж ты у нас чокнутая, и тебе это просто необходимо, но я-то тут при чем?

Он стоял перед ней, равнодушный, усмехающийся, явно забавляющийся происходящим, чужой и такой далекий, и девушка даже удивилась, как могла она потерять голову и покой из-за него. Сейчас, глядя в его темные непроницаемые глаза, она даже вздрогнула — до того они были пустыми и холодными. «Господи, а как же любовь, нежность и страсть, которые плескались в них?» Неужто ей все это померещилось? В груди стало больно, а от обиды защипало в глазах.

— В самом деле ни при чем! Ты здесь дачник, не местный, какое тебе может быть дело до деревни?

— Ты все правильно понимаешь, золотая моя! — широко улыбнулся он и шагнул в ее сторону. Что он намеревался сделать, Злата так и не узнала. Она отступила на шаг и, отвернувшись, зашагала прочь.

Дорош не побежал следом, впрочем, зная его достаточно хорошо, девушка и не сомневалась в этом. Злата услышала, как завелась машина, но даже не оглянулась. То, что произошло сейчас… Виталю это развеселило, не более. А ее ранило.

Злата шла не оглядываясь, и слезы катились у нее по щекам. Она плакала и ничего не могла с собой поделать. Была любовь, была страсть, а понимания как не было, так и нет. И его не будет, сегодня она в этом убедилась. И единения душ тоже.

Бесцельно побродив по дому, ломая пальцы в отчаянии, Злата покинула дом и отправилась в поля. Там, среди луговых просторов, и дышалось легче и боль отступала. Да и раскаяние не давило так невыносимо, А она раскаивалась, да, раскаивалась в том, что вступила с ним в перепалку, затеяла разговор, просила и обвиняла. Ну кто ее тянул за язык? Знала же: реакция Витали не может быть другой! Лучше бы просто ушла. Впрочем, она не смогла бы просто так это сделать, а если бы и ушла, при встрече все равно сказала бы ему все, что думала. Правда, толку от этого… И вот теперь они поссорились! А ведь она обещала себе оградить свою личную жизнь и отношения с Виталей от всего, что связано с деревней и ее жителями. Ведь только так она могла сохранить их, не разрушая ссорами и обидами. И не смогла. И не сможет. Теперь она это слишком отчетливо осознавала. Горновка уже вошла в ее жизнь и крепко там укоренилась. Да она и была там всегда. Так стоит ли обманывать себя?

Полянская долго бродила по окрестностям, срывая на ходу васильки и ромашки во ржи, и только ближе к вечеру решила вернуться домой, неся с собой целую охапку полевых цветов. Она как раз ставила цветы в вазу на подоконнике своей спаленки, когда увидела Маринку. Девушка куда-то быстро шла по дороге, не оборачиваясь и не глядя вокруг. Злата хотела было окликнуть ее, поговорить, но решила дождаться ее возвращения. Выглядывая в окно, Полянская скоро увидела ее, возвращающуюся обратно. Она так же спешила, неся под мышкой что-то, завернутое в пакет.

— Маринка! — окликнула ее Злата.

Девушка вздрогнула и стала оглядываться по сторонам, не сразу разглядев Полянскую. Как-то неуклюже, пытаясь спрятать сверток подмышкой, Марина подошла к палисаднику.

— Привет! Златуль, спасибо тебе! Ох, и страху ж я сегодня натерпелась! Если бы не ты, Маняшку точно б забрали! — виновато улыбаясь, с ходу начала она.