продукты, которые в ней запекались, вращались, а когда блюдо было готово, раздавался особый сигнал. В этой духовке картошка – это что-то вроде кумары – становилась мягкой очень быстро, меньше чем за семь минут. Слушая мамин рассказ, девочка хохочет, называет ее истории выдумками, такими же, как те, что она сама сочиняет с тех пор, как научилась говорить.

Рассказы мамы Майя воспринимает как нелепый вымысел, невероятные истории.

Люди держали собак в домах?

И передвигались на машинах?

А некоторые машины даже летали в небе?

Теперь мама рассказывает о том, что продукты, прежде чем сунуть в духовку, заворачивали в металлическую бумагу – фольгу, подобно тому как сейчас они заворачивают в листья рыбу, которую запекают на углях. Да, фольга – это такой же металл, из которого сделаны машины, только очень тонкий. Майя хохочет, качая головой. Зачем такие хлопоты, зачем делать тонкие листы из металла, если вокруг вон сколько листьев на деревьях?

Ей хотелось бы познакомиться с бабушкой и дедушкой, но вообще-то она рада, что живет сейчас, а не тогда: уж больно странно все было в том прежнем мире.

С младенчества Майя внимательно слушала истории, которые родители рассказывали ей каждый вечер, сидя у костра. Теперь она сама их рассказывает. Конечно, в ее историях все перепутано, но неизвестно еще, что в рассказах родителей правда, а что нет. В том, что придумывает она, реальные истории о Прежнем переплетаются с мамиными сказками и легендами маори про taniwha [25]. Иногда она специально перевирает детали, чтобы рассмешить родителей. Это нетрудно: нужно только наслоить одну историю на другую, и получится причудливая небылица.

Майе нравится, когда они смеются. Для нее смех – это голос любви.

А вот сестру рассмешить труднее.

Майя обожает Фрэнки, но сама она сестру только раздражает. Самое любимое время Майи – ночь, когда они с Фрэнки спят в одной постели. Днем сестра редко позволяет ей дотрагиваться до себя. Постоянно отгоняет Майю, если та пытается ее обнять, даже за руку не разрешает себя взять. Поэтому, когда Фрэнки вдруг вздрагивает во сне, Майя, пользуясь моментом, обхватывает сестру своими постоянно растущими руками, прижимается всем телом к ее спине, гладит по волосам, шепчет ей на ухо всякие выдумки, чтобы та успокоилась. Один на другой нанизывает фрагменты разных историй, как сшивают истрепанные простыни и одежду, объединяя воспоминания и предания, услышанные от родителей. Она понимает, что ночью должна рассказывать только добрые, умиротворяющие истории. Истории о чудовищах и храбрых воинах годятся для вечерних посиделок у костра, когда вся семья слушает ее, затаив дыхание.

Когда Фрэнки возвращается из походов с мамой, Майя расспрашивает, что она видела. Далеко ли они ходили? Делали ли привалы в пути, чтобы отдохнуть и перекусить? Какие растения она видела? Встречались ли им другие люди?

Обе девочки время от времени задают этот вопрос родителям.

– А есть еще такие, как мы?

– Раньше были, – устало отвечают родители. – Раньше были.

До того как она родилась, не все пропитание приходилось добывать охотой, собирательством и земледелием. Папа говорит, что раньше они находили в развалинах больше продуктов.

Майя старается не злить сестру – не ходить за ней хвостиком, не дотрагиваться до нее ненароком, когда они плавают или купаются, – иначе в отместку Фрэнки начнет терзать ее рассказами о блюдах, которыми они наслаждались до того, как сама Майя начала помнить себя и то, что она ела.

– А еще была еда даже слаще, чем ягоды, на языке таяла.

– Фрэнсис, прекрати.

– Мягкая и нежная – не то что мы едим теперь. Жаль, что ты никогда этого не попробуешь.

– Хватит. – Отец всегда защищает Майю, когда видит, как жестоко сестра издевается над ней.

Но Майя никогда не рассказывает ему, что делает Фрэнки, когда он не видит. Не жалуется, что Фрэнки, бывает, подсыпает ей в еду песок. Или, случается, в сумерках, когда они уходят к речке опорожнять мочевой пузырь, бросает ее там одну, и ей приходится самой искать дорогу назад, ступая осторожно, чтобы не провалиться в одну из многочисленных кроличьих норок в дюнах. Майя обожает старшую сестру и не хочет, чтобы ее наказывали.

В отличие от Фрэнки, у Майи хватает терпения стоять на мелководье в ручье и ждать, когда вокруг ее ног соберутся мальки речного угря. Тогда она берет в руку заостренную палку, как учила мама, и, напрягая мышцы крепнущего плеча, со всей силы вонзает ее в ничего не подозревающих рыбешек, пока вода в ручье не краснеет.

Когда она немного подрастет, ей разрешат делать то же самое и на морских отмелях, где водится более крупная рыба. Но пока она только наблюдает за мамой с берега или, когда выходит вместе с ней на лодке в море, подсказывает, на какой леске клюет рыба. Потом они плывут к берегу, Майя сидит в грязной лодке в окружении улова, к ее голым ногам липнут серебристые чешуйки.

– Русалочка моя, – произносит мама, перенося ее из лодки на песок.

Майе особенно нравятся рассказы о море. О русалках, китах и морских чудовищах, о Пайки и Мангороа [26].

– Мам, расскажешь вечером сказку про русалок?

– Конечно, когда папа с Фрэнки вернутся.

– И историю про кита?

История знакомства ее родителей и их чудесного избавления в пасти кита пленяет ее воображение. Она постоянно задает вопросы о том, как это было.

– Мам, а как вы дышали внутри кита?

– Не знаю, Майя.

– А детеныши у кита были?

– Тоже не знаю, – отвечает Рут. – Надеюсь, что нет. Было бы жаль, если б детеныши лишились мамы.

– Пап, а почему этот кит умер?

– Не знаю.

– Пап, а вы съели мясо кита?

– Да, Майя. Съели.

– Мы живем в хижине, построенной из костей кита, – шепчет ей на ухо Фрэнки, слегка дернув ее за волосы; а родители думают, что обе девочки уже спят.

– Знаю, – отвечает Майя, выворачиваясь из цепких рук сестры. – Меня это не пугает.

Сначала Рут не поверила словам дочки, зная, что та одержима китами.

Она смотрит на бегущую к ней Майю, на облако пыли у нее за спиной. Сама она, стоя по колено в ручье, стирает белье.

– Мама! Он вернулся! – выпаливает запыхавшаяся Майя, подбегая к матери.

– Кто вернулся, малышка? – Рут продолжает стирать. Она всегда чем-то занята. В этом новом мире, где нет почти ничего чистого, и стирка, казалось бы, не имеет смысла, но Рут не в силах отказаться от удовольствия спать на свежих простынях, пусть