Зубы прокусили жесткую шкуру и под приятный хруст вошли в мякоть, выдирая крупный кусок. По языку, по деснам растеклась кисло-сладкая кашица, которая опьяняла не хуже виски. Яблоко на вкус было как яблоко.

Адам долго жевал, а когда жевать стало нечего, положил надкушенный плод перед порталом, чувствуя, как от волнения бешено колотится сердце. Подрагивающие пальцы вытянули последнюю сигарету, через несколько секунд в легкие потек мятный дым.

Теперь не было никаких сомнений, что он безоговорочно победил. Оставалось подумать на тем, разделять ли успех с кем-либо или повременить, подготовиться и всю славу забрать себе.

Его разрывало на части.

Илон ощущал себя беспомощной тряпичной куклой, которую пытаются растерзать и выпотрошить немилосердные руки. Успокоительные совсем не притупляли боль, лишь ненадолго приглушали раздражение. На резкие надоедливые звуки за окном. На излишне яркий и противный свет, бьющий в щель между занавесками. На самого себя…

От горячительных напитков делалось только хуже. Когда он начинал проваливаться в вязкое беспамятство, прошитое струйками алкогольных паров, то возвращались кошмары, а вместе с ними приходили и мертвецы. Скреблись, шуршали и отрешенно бродили в полумраке комнаты отеля — то ли во сне, то ли наяву. И бедняжка Пол, и ублюдок Скар, и даже этот придурок Шварц. «Ты, ты нас убил», — шептали и бормотали мертвецы, упрекая его в своей гибели. Иногда они показывались по одному, иногда являлись всем скопом.

Зыбкая грань между сном и явью размывалась, а кошмары глубоко впечатывались в память, словно выжженное клеймо, и больше не забывались, как прежде. Он помнил каждого мертвеца, помнил их замогильные голоса, оставляющие липкие следы страха в памяти.

Мэй… ее не хватало, ее ободряющих слов, ее светлой улыбки, ее нежных и исцеляющих прикосновений. Двое суток он не выходил на улицу, пытаясь хоть как-то обуздать отчаяние и примириться с собой. Одна часть убеждала его, что время пришло, и он, несмотря ни на что, должен посетить цифраторий. Другая запрещала даже думать о том, чтобы встретиться с Мэй. Как посмотреть ей в глаза? Как сказать ей о том, что случилось там — в Дэдтауне, на шестом этаже высотки, где сейчас на жаре гниют и разбухают три трупа?.. А ведь она спросит, она обязательно спросит, как это произошло. Он же ее знает?.. И что тогда он ответит?

Илон не знал. Он стоял перед распахнутым окном, куда задувал свежий ветер, и наблюдал, как розовато-перламутровая лента рассвета опоясывает горизонт. Если сейчас вызвать такси, то у цифратория он будет через три часа, как раз к открытию… Ветерок трогал занавески, бордовые в золотую полоску, снимал запах пота с немытого тела, катился по небритым щекам, путался в мокрых волосах и как будто залетал в горячую голову, закручиваясь там по спирали, а затем с шепотом убегал в неизвестность, прихватывая с собой пасмурные мысли.

Лост Арк, дивный, сказочный город, с высоченными домами и не стихающим ни днем, ни ночью карнавалом разноцветных голограмм, пробуждался от ночной спячки. Ясное небо утюжили аэрокары, подмигивая красно-синими огнями, из коридора отеля доносились шаги, а на проспекте далеко внизу появились первые прохожие. Привычная жизнь мегаполиса начинала катиться по накатанной колее. Все куда-то спешили, все о чем-то думали, все чего-то хотели.

А о чем думал и чего хотел именно он? Илон провел ладонью по заспанному и колючему лицу. Успокоительное он проглотил несколько минут назад, а к спиртному решил больше не притрагиваться. Оставалось сделать еще один шаг. Но совершить его было сложнее, чем забраться в дом с убийцами на окраине мертвого города. Тогда он не боялся ничего на свете. А теперь… Он чувствовал себя совершенно безоружным — беспомощным манекеном, выставленным в витрине магазина на оживленной улице.

Илон еще немного постоял у окна, глубоко вдыхая прохладную свежесть раннего утра, потом крепко выругался, махнул рукой и пошел в душ, стискивая зубы.

* * *

Башня — широкая у основания и узкая на вершине.

Высокая белоснежная башня, ослепительно сияющая в солнечных лучах, словно сотканная из белизны чистых облаков, нетронутого горного снега и взбитой пены морских волн.

Высокая белоснежная башня, где тысячи цифровых душ изнывают в ожидании того времени, когда ученые наконец смогут соединить оболочку шэлла и оттиск в перманентном фьюжине. А не как нынче — всего лишь на час.

Вид цифратория из окна летящего аэрокара навевал мысли о Цитадели, но Илон старался их не замечать. Не хотелось думать о несчастном Эдварде (как он там без него?), о его бедной девочке (удалось ли врачам привести ее в чувство?), об утраченных надеждах и чужом человеческом горе. Своего хватало с избытком.

С высоты полета цифраторий напоминал тюрьму или хорошо укрепленную крепость, только выстроенную не из серого камня, а из современных материалов, преимущественно белых и серебристых тонов. Крепкая ограда в три человеческих роста, наблюдательные вышки повсюду, в них охрана с пушками. Не хватало только колючей проволоки, но ее, насколько знал Илон, исправно заменяли шокленты, проброшенные вдоль всех стен. Вдруг кому-нибудь взбредет в голову взобраться по ним. Только еще попробуй взберись — поверхность гладкая, как зеркало, без единого шва, без единого зубчика — зацепиться не за что, на липучках разве что. Но это так — от митингующих годфанов, реалфанов и прочей бунтующей публики.

Другое дело — хакеры, желающие проникнуть в цифраторий всеми правдами и неправдами с момента его появления. Зачем? Да просто потому что. От скуки, ради славы, спортивного интереса или мнительно-навязчивого: «От нас что-то скрывают». Однако и о них позаботились — полной автономностью заведения, непроницаемыми коконами, где хранились цифровые оттиски умерших, и тотальным контролем посетителей и сотрудников.

Цифраторий был государством в государстве. Новым Ватиканом, со своим руководством, со своей иерархией, со своим нешуточной армией, со своими странными порядками и строгими правилами. Даже непорочные пьюры, практически божества, перед которыми распахивались любые двери, у порога цифратория обращались в простых безвластных смертных.

Не успел аэрокар опуститься на посадочную площадку, как рядом, будто из воздуха, возникли два крепких охранника, прозванные из-за белой формы и золотой окантовки фуражек ангелами. Крепкие ребята с квадратными челюстями, слиперами на поясе и… похожие друг на друга как две капли воды.

Получен запрос на идентификацию личности, — оповестила Ма.

Подтверждаю, — без промедления ответил Илон.

Один ангел удовлетворенно кивнул, кротко тряхнув своим нимбом, другой поводил портативным сканером и, видимо, не поверив полученной инфе, с удивлением спросил:

— У вас только корешок? Других имплантов нет?

— Нет. Надеюсь, это законно.

— Конечно. Следуйте за мной.

Удивленный ангел пошел впереди, его молчаливый напарник держался сзади, и оттого ощущение, что цифраторий походит на тюрьму, только усилилось. Воздух начинал нагреваться, на девственно-голубом небе ярко горело солнце, подсушивая посеребренные лужицы после трех дождливых дней.