— Седина — не признак слабости, в особенности среди колдунов. Ступай отсюда, мальчик.

Йокахайнен дерзко улыбнулся и провел пальцами по струнам кантеле. Над двором поплыл жалобный звон. На солнце набежало облачко и тут же двинулось по небу дальше.

— Я посрамлю тебя, старик! Я перепою тебя, певец! Я зачарую тебя, чародей!

— Последний раз предлагаю по-хорошему, парень, покинь мою избу!

— Победить тебя будет для меня честью.

— Упрямый саами! Ладно, сам напросился! Вяйно вошел во двор. Сосновый бор за его спиной проводил его шелестом и скрипом. Йокахайнен, скрывая торжество, неторопливо спустился с крыльца. Он до последнего опасался, что Вяйно не примет его вызова.

— Как ты собираешься со мной сражаться? — спросил Вяйно, давая сопернику понять, что обмен любезностями закончен.

— Выбор за хозяином. Ты, говорят, знаток рун и песнопевец. Я тоже певец не из последних. В каком из этих искусств ты желал бы со мной померяться силами?

Вяйно развеселился.

— Я человек простой, безвестный, всю жизнь прожил в лесу, пению учился у кукушки, а руны сам кое-как постиг своим слабым старческим умишком. Я выбираю пение, хотя бы для того, чтобы послушать, какие звуки издает твое забавное кантеле. Оно, похоже, костяное?

— Это похъёльское кантеле. Там других не делают. Мое я сделал сам из челюсти косатки. Только человеческая и медвежья кость звучит лучше.

— Хм… — Вяйно на мгновение задумался. — А мое-то кантеле в избе осталось. Надо бы его оттуда забрать…

— Э нет! Споешь и без кантеле, — нойда быстро отступил к крыльцу. — Я тебя в дом не пускал. Победи меня сначала.

Вяйно, ничуть не огорчившись, что его простая уловка не удалась, оглянулся по сторонам и сел на колоду для рубки дров.

— Ну, начинай, — благодушно предложил он нойде. — С чего-нибудь малого. Посмотрим, чего стоят похъёльские чародеи.

Йокахайнен кивнул, быстро проверил, настроено ли кантеле, и оглянулся по сторонам в поисках достойной темы. Его взгляд упал на пушистую сосенку, растущую у крыльца.

— Если я песней умертвлю это дерево, ты сможешь песней же его оживить?

Вяйно задумчиво поглядел на сосенку.

— Ну попробуй.

Взгляд Йокахайнена затуманился, пальцы забегали по струнам. Он запел на языке лаппи, глядя на сосну из-под полуопущенных век. Кантеле вторило ему, задавая пению размеренный торжественный ритм. Йокахайнен пел о зиме, которая приходит нежданно, о лютых морозах, которые пробираются глубоко в землю и выстуживают спящую жизнь из корней и семян; о снежых буранах, которые ломают деревья и выворачивают их с корнями даже в лесу — что уж говорить об одинокой, беззащитной маленькой сосне на верхушке горы… И казалось, что дыхание зимы уже коснулось двора Вяйнемейнена: потемнело небо, съежилась и поникла трава, сосны заскрипели под порывом студеного ветра. Вяйно, внимательно слушавший пение, плотнее запахнул на груди меховую безрукавку.

Сосенка у крыльца вдруг начала трястись, как будто от холода; с нижних веток полетели сухие колючки. Йокахайнен, видя это, запел с удвоенной силой. Сосенка дрожала, но не сдавалась. Из мельчайших пор в ее коре выступили бисерины смолы. В несколько мгновений они покрыли ствол и ветки блестящей, как стекло, коркой. После этого деревце дрожать перестало. На землю упали еще несколько хвоинок. Больше ничего Йокахайнену добиться не удалось. Возмущенный нойда на полуслове прервал пение.

— Так нечестно! — крикнул он Вяйно. — Ты помогаешь ей!

— Ничего подобного, — искренне возразил Вяйно. — Она сама справилась.

— Как же, «сама»! Петь под руку — такого даже туны себе не позволяют!

— Ты просто выбрал не то дерево. Что ж, не повезло. Признаешь свой проигрыш?

— Нет! — рявкнул нойда. Вяйно на миг задумался и кое о чем вспомнил.

— А третейскому судье поверишь? Йокахайнен глянул на него с подозрением.

— Откуда тут взяться третейскому судье? Кроме нас с тобой, тут за полдня пути ни одного человека нет!

«Где же Ильмо?» — подумал Вяйно, обернулся к лесу и воззвал:

— Господин Тапио, ты еще здесь? Сосны утвердительно прошелестели за оградой.

— Тапио? — Йокахайнен заметно побледнел. — Хозяин Леса?

— Он самый, — кивнул Вяйно. — Ты хвалился, что умеешь взывать к богам. Я тоже умею, и они мне отвечают. Кстати, не думаю, чтобы пение твое ему понравилось. С теми, кто ни за что губит деревья, он тоже любит поступать соответственно. Так что даже и не знаю, парень, как ты теперь будешь в свою тундру через Тапиолу возвращаться…

Йокахайнен промолчал, не на шутку встревоженный.

— Господин Тапио! — снова воззвал Вяйно. — Не в службу, а в дружбу — мне нужен третейский судья. Там у тебя мальчонка по лесу бегал… Помнишь, мы с тобой насчет подарка говорили…

В воздухе повисла тишина, а потом ветер принес раскатистый голос:

— Бес с тобой, хитрый старик, забирай своего холопа! Лес снова зашелестел, и через несколько мгновений среди сосен показался встрепанный Калли. Он диким взглядом обвел двор, увидел знакомое лицо Вяйно и широко улыбнулся.

— Слава богам, выбрался!

— Это еще кто? — брезгливо спросил Йокахайнен. Калли взглянул на нойду, перевел взгляд на избу, на озеро и изменился в лице.

— Господин Вяйнемейнен… Это что же такое?

— Это моя усадьба. Не бывал?

– Моя усадьба, — поправил Йокахайнен. — Зачем ты притащил этого мальчишку?

— Этот мальчишка будет судьей.

— Кем-кем я буду? — встрял Калли. — А этот оленевод откуда здесь взялся?

Вяйно хмыкнул и вкратце объяснил подростку, что тут происходит и в чем будет его роль. Колдун еще не договорил, а Калли уже решительно мотал головой, с надеждой поглядывая в сторону леса, откуда только что был так рад выбраться.

— Нет-нет, господин Вяйно, я для таких дел не гожусь. Ничего не понимаю ни в пении, ни в ворожбе, и вообще умом с детства обижен. Поищите, господин, другого судью, а мне еще пожить охота.

— Куда, дурак! — рявкнул Вяйно, видя, что Калли намеревается сбежать. — Отсюда до Браге два дня пути. Встань сюда и смотри, ничего с тобой не будет. Начинай заново, саами. Хватит уже испытаний. Сыграй всерьез.

Пальцы Йокахайнена легко забегали по струнам. Нойда смотрел на соперника, и на его губах играла злорадная улыбка.

— Слыхал ли ты похъёльские песни, старик?

— Доводилось, нахальный мальчишка.

— Но вряд ли тебе довелось учиться у тунов?

— Боги миловали от этой пакости.

— Туны — лучшие колдуны по обе стороны Борозды Укко!

— Вот только саами для похъёльцев — рабы, домашняя скотина. Никогда тун не возьмется учить саами ворожбе.