Йокахайнен раскрывал рот в беззвучном крике. Его ноги уже по колено увязли в земле, и он не мог сделать ни шагу. Возможно, он просил о пощаде, но Вяйно его не слушал. Из-за спины нойды в небо потянулись какие-то белые колючки. Йокахайнен с выражением ужаса на лице сорвал со спины костяное кантеле и бросил его на землю. Кантеле сплошь покрывали акульи зубы! Через мгновение земля всосала кантеле, и от волшебного инструмента остался только холмик.

Узоры татуировок на лице и руках Йокахайнена зашевелились, как живые, и сползли на землю разноцветными червями. Там, где червь зарывался в землю, тут же появлялся цветок: василек, лютик, зверобой, ромашка, медуница…

— Куртка станет тучей в небе, пояс — радугой над морем… — как будто издалека донесся до Калли гулкий голос Вяйнемейнена.

И тогда Калли понял, что делает старый колдун. Он не спеша разбирал Йокахайнена на части, и каждую часть отправлял туда, где ей и надлежало пребывать, к славе и украшению мира. Такая ворожба, избавляющая белый свет от мерзопакостного колдуна, была, по мнению Вяйно, истинно благим делом.

Йокахайнен уже не кричал. Он бормотал себе под нос какие-то заклинания, сосредоточенно пытался вырваться. Земля поглотила его до пояса и продолжала затягивать в себя дальше. Вокруг продолжались превращения, но они происходили слишком быстро, чтобы обычный человек успел за ними проследить. Калли только видел, что дерзкий нойда тонет в земле, как в трясине. Ему вдруг вспомнилась легенда о великане Випунене, победу над которым приписывали тому же Вяйнемейнену: «И, одолев, он заклял его — будешь лежать в сырой земле вечно, на плечах твоих вырастет осина, на висках — береза, изо лба ели, а меж зубов — сосны, и не умрешь вовеки, и не будешь знать забвения…»

Неожиданно пальцы Вяйно замерли над струнами, и он перестал петь. В тот же миг вернулись звуки — глухой грохот земли, скрип деревьев, треск избы. Вернулись — и сразу утихли. Только Йокахайнен как был, так и остался по пояс в земле — бледный, мокрый, глотающий воздух. Недалеко от него лежало костяное кантеле, густо обросшее зубами, — видно, земля исторгла его, не сумев переварить зачарованный инструмент.

— Ну, что скажешь, третейский судья? — Вяйно повернулся к Калли. — Думаю, теперь нойда уймется и не станет требовать продолжения поединка. Что мне с ним дальше делать, а?

— Как что? Добить, конечно. Глаза Вяйно похолодели.

— Вот как? Да ты, смотрю, судишь не милостивее Тапио. Почему я должен его добить?

— Он враг, а врагов надо убивать. Всех до единого, и их семьи тоже, чтобы мстить было некому. Что вы на меня так смотрите, господин Вяйно? Если вы его сейчас отпустите, он наверняка вернется и рано или поздно подкараулит вас и убьет из засады. Ну не хотите убивать, так давайте отрежем ему язык и сделаем рабом!

— Язык-то зачем?

— Как зачем? Чтобы он руны не пел, конечно. И большие пальцы на руках на всякий случай тоже. Можно еще поджилки подрезать, чтобы не сбежал…

— А ты говорил, судья не хорош, — усмехаясь, сказал колдун Йокахайнену. — Эй, нойда, язык тебе отрезать или пальцы?

Тяжело дыша, Йокахайнен ответил свирепым взглядом.

— Ишь какой гордый. Ладно, гордец, на сей раз тебя отпускаю. Только из земли выбирайся сам. А ты, маленький кровожадный холоп, иди сюда. Сварика мне каши, а то я притомился. Я пока пойду вздремну. Все-таки прав был Тиира: старость не радость…

Вяйно подобрал с земли костяное кантеле и вместе с Калли снова ушел в избу.

В край северных карьяла пришла ясная звездная ночь, такая теплая и тихая, как будто лето еще не кончилось. Калли зажег светец и бухнул на стол котел с кашей.

— Хорошо-то как! Я в такие вечера люблю на крылечке посидеть да поглядеть, что делается в Голубых полях, — неторопливо говорил Вяйно, с удовольствием вдыхая клубящийся над котелком пар. — Комары у меня здесь не кусаются — не долетают, с озера свежим ветерком тянет… А ты молодец, Калли, наваристую кашу состряпал. Все-таки и от тебя есть кое-какой толк. Колдовские поединки судишь, опять же, славно. Может, откупить тебя у Ильмо?

Калли хмыкнул.

— Да не трудитесь. Все равно этот чумазый саами вас скоро убьет. Вы его отпустили, а он и не ушел.

Со двора доносился хруст и шуршание.

— Как там наш нойда? Уже выбрался из земли?

— Еще засветло.

— Что же он там шебаршит?

— Кажется, снова ворожить собирается, — Калли хихикнул. — Только как он обойдется без кантеле?

Добродушный взгляд Вяйно посуровел.

— Про кантеле-то я и забыл.

Колдун встал из-за стола, снял кантеле со стены и оборвал у него все струны. Потом он с нестарческой силой переломил кантеле пополам и зашвырнул под печку.

— Похъёльской дряни мне в доме не надо. Завтра утром брошу эту пакость в Кемми, вода все примет и очистит. А нойда этот… чую, на этот раз он и без кантеле управится.

Вяйно и Калли замолчали и прислушались.

Со двора доносилось невнятное бормотание, ничуть не напоминавшее дневное пение нойды. Слабо потянуло пахучим дымком.

— Чего он там затевает? — с любопытством спросил Калли.

— Пойди да посмотри, если интересно.

Калли воспользовался разрешением и вышел на крыльцо. Над лесом сияло звездное небо, ночная роса на траве серебрилась под луной. Йокахайнен темным пятном маячил посреди двора. Перед ним тлел маленький костер. Йокахайнен сидел на пятках и что-то напевно бормотал, покачиваясь из стороны в сторону и отбивая ладонями ритм на собственных коленях.

Калли пожал плечами и хотел вернуться в избу, но наткнулся на Вяйно, который бесшумно вышел из сеней и встал позади него.

— Давай посмотрим, как нынче нойды ворожат, — шепотом предложил он.

Йокахайнен, не обращая на них внимания, прервал бормотание, деловито вытащил из-за пазухи какой-то пахучий сверток, развернул его и разделил пополам то, что там лежало. Половину он проглотил, а половину убрал в поясную сумку.

Вскоре его дыхание участилось, глаза закатились, и Йокахайнен мешком упал на землю. С губ его срывались незнакомые шипящие слова.

— Что он говорит? — прошептал Калли.

— Зовет своего учителя на похъёльском наречии, — сказал Вяйно, внимательно вслушиваясь в сонное бормотание саами. — Иди-ка ты на всякий случай в избу, мальчик…

— Нет, я останусь!

— Ну как хочешь, только потом не жалуйся… Однако текли мгновения, а ничего нового не происходило. Вскоре Йокахайнен открыл глаза и вполне внятно выругался по-саамски.

— Что, не хочет тебе помогать твой наставник? — спросил с крыльца Вяйно. — А что ты ожидал от похъёльца?

Йокахайнен на него даже не взглянул. Он порылся в поясной сумке, достал другое зелье и высыпал его в костер. Запахло дурманом и жженой шерстью, чем-то едким и сладким. Калли с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Нойда же наклонился над костром и принялся глубоко вдыхать вонючий дым. Вскоре он снова лежал на траве в беспамятстве и бормотал, на этот раз — по-саамски.