На этом послание обрывалось. Может, эти письма Андерс просто не дописал – начал и забыл, а Пасха подобрал их с пола, когда тот спал, и куда-то спрятал. Из трех полученных Мариной посланий в двух было по нескольку предложений, а в третьем – лишь пара строк.

«Как фамилия той пары, которая жила рядом с нами в доме на Пти-Кур? Я постоянно вижу их здесь и не могу вспомнить, как их зовут».

После приступа тошноты доктор Свенсон удалилась к себе, а когда вернулась, все закончили свои послания, кроме доктора Буди – та, похоже, подходила к написанию письма исключительно как к вопросу организации пространства. Она долго глядела на бумагу, потом на потолок, словно прикидывала, сколько ей потребуется слов, чтобы выразить свои чувства, и сколько места осталось для них на бумаге. После обеда доктор Свенсон вернулась как ни в чем не бывало, а когда Марина открыла рот, чтобы спросить о ее самочувствии, просто отмахнулась – мол, все нормально! – не дожидаясь вопроса.

Ален Сатурн встал перед доктором Буди и забарабанил пальцами по столу:

– Закругляйся.

– Мог бы вчера сказать, что сегодня едешь.

Доктор Буди была худенькая, неопределенного возраста; свои черные волосы она заплетала в косу на манер лакаши. Она сложила письмо втрое и провела языком по клеевой полоске.

– Здесь ничего не происходит, – буркнул Ален. – О чем можно так долго писать?

Доктор Буди залезла в карман своего рабочего халата, достала несколько купюр и протянула доктору Сатурну вместе с конвертом. Затем без дальнейших разговоров взялась за работу. Она была классическим доктором-трудоголиком, живым клише вроде злюки-хирурга или пьяницы-анестезиолога. В любом медицинском заведении всегда найдется сотрудник или сотрудница, чья машина уже стоит на парковке ранним утром, когда остальные сотрудники только приезжают, и за полночь, когда все уже разъехались. В четыре утра такой доктор торчит возле сестринской, изучая расписание, хотя очередь дежурить в выходные вовсе не его. Коллеги украдкой посмеиваются над полным отсутствием у него/нее личной жизни, но одновременно испытывают к трудоголику острейшую иррациональную ревность. Доктор Буди великолепно справлялась с этой ролью даже в отсутствие больницы, парковки и пациентов. Обитатели лагеря только и делали, что работали, но доктор Буди все равно работала больше. И сетовала, что прочла всего Диккенса.

– Вы были когда-нибудь на Яве? – спросил Ален Сатурн. – Или где-нибудь в Индонезии?

Марина шла за ним к пристани вместе с лакаши, даже не спрашивая себя, зачем это делает. Отъезд, приезд – она начинала ценить такие события. Свои брюки она уже видела на одном из индейцев, только он подвернул штанины. Иногда мимо проходили ее рубашки и шляпы, и тут уж ничего нельзя было поделать.

– Нет, не была.

– Я полагаю, Буди больше подходит для тропиков, чем все мы. Этот воздух, эти запахи хорошо ей знакомы. Она и на джунгли-то почти не глядит – наверное, чувствует себя тут как дома.

Пытаясь ослабить узел на веревке, державшей понтонную лодку у берега, доктор Сатурн лишь сильнее его затянул. Подбежал Пасха и хлопнул его ладонью по плечу – «дай лучше я!».

– А вот нам с Нэнси, уроженцам Мичигана, куда тяжелее. Не важно, сколько мы здесь живем, как часто приезжаем – все равно никогда не акклиматизируемся до конца. Чуждость этого места неизменно повергает нас в растерянность.

– Доктор Свенсон родилась в штате Мэн, но растерянной не выглядит.

– Доктора Свенсон не стоит приводить в пример при обсуждении нормальной человеческой реакции на окружающую среду.

Над рекой взмыла и полетела в их сторону громадная, жуткого вида птица с размахом крыльев как у птеродактиля – белые перья, черная лысая голова, длинный черный клюв с красной полосой у основания. Люди замерли, изумленно рассматривая чудовище, пока, сделав крутой вираж, оно не скрылось в густой чаще.

– Андерс сразу бы сказал, что это такое было, – заметил Ален Сатурн.

Торопливо пролистав атлас-определитель и почти сразу найдя искомое, Беноит радостно показал доктору Сатурну фотографию, и тот одобрительно кивнул.

– Аист ярибу, – прочел он.

Беноит, один из парней, которые мечтали о карьере в туризме, ребенком попал в миссионерскую школу, которая вдруг ненадолго открылась на одном из ближайших притоков. Стараниями баптистов из Алабамы он выучился читать и писать по-португальски и цитировать Библию. Эти навыки превратили его в самого несчастного члена своего племени. Марина подошла поглядеть на иллюстрацию.

– Я принесла шляпы! – сообщила Нэнси Сатурн, спускаясь к воде. – У меня их две. Теперь вы можете плыть с нами.

Она протянула Марине широкополую шляпу. Та застеснялась, и доктор Сатурн взял шляпу у жены и надел Марине на голову. Разница в возрасте у супругов была больше, чем у Марины с мистером Фоксом. Можно было предположить, что Нэнси училась у Алена. В том, как жена наклонялась к мужу, когда тот говорил, Марина уловила сходство с тем, как сама когда-то тянулась к доктору Свенсон. Как-то раз во время вечерней беседы за бутылкой писко, когда доктор Сатурн номер один рассуждал о тропической медицине, доктор Сатурн номер два даже достала блокнот и принялась за ним записывать. Она делала это потихоньку, и конспект остался бы незамеченным, не спроси доктор Свенсон в полный голос, что мешает Нэнси положиться на собственную память. Доктор Свенсон не слишком жаловала супругу Алена – считала ее незваной гостьей, хотя молодая женщина, ботаник с ученой степенью по здравоохранению, была здесь явно на своем месте. Ее научный профиль был явно самым близким к доктору Раппу.

– Я никогда не полагаюсь на собственную память, когда пью, – ответила тогда Нэнси Сатурн.

Пасха повернул ключ зажигания, и лодочный мотор зачихал и закашлял. Лакаши подались вперед. Марину со всех сторон толкали голые по пояс мужчины в шортах и пузатые беременные женщины. Разглядывая их уши, их ожерелья из семян и зубов животных, доктор Сингх внезапно поняла, что ей всю неделю не снилась Индия. Отец, исчезнувший из жизни Марины много лет назад, снова пропал, и на миг она ощутила ту же пустоту и безнадежность, как во сне, когда теряла его в толпе. Пока Марина размышляла, весь ли лариам вышел из ее организма, ее укусил в колено москит.

– Прыгайте! – велел Ален и сам прыгнул на палубу, сжимая в руке веревку. Течение тут же подхватило лодку и потащило от берега. Он повернулся и подал руку Марине: – А иначе еще пять секунд, и у нас на борту окажется все племя. Тут малейшее промедление воспринимается как приглашение.

И точно – лакаши уже изготовились всей гурьбой забраться на лодку. Беноит пробился вперед и, не спросив разрешения, прыгнул. Похоже, парню действительно надо было куда-то. За ним последовала Нэнси. Еще двое лакаши скакнули с пристани на палубу, но не успели они твердо встать на ноги, как Беноит спихнул сородичей в воду. Тогда прыгнула и Марина, хотя за минуту до этого не собиралась никуда плыть. Прыгнула неуклюже, и Пасха засмеялся. Она подошла к мальчишке и положила руки ему на плечи. Каждую ночь они ложились спать отдельно – он в гамаке, она под сеткой на койке – и каждую ночь их будили его кошмары. Именно его, а не ее. Марина вставала, брала Пасху на руки и переносила к себе. Остаток ночи они коротали на ее узком ложе. Через неделю они так привыкли спать вместе, что научились слаженно переворачиваться на другой бок.